— Вы изменили своему мужу, честному человеку!

Дама отвернулась.

— Вы… Вы демонстрировали неподобающие, постыдные отношения с гражданином Котовым в присутствии несовершеннолетнего!

— Вот еще! — встрепенулась дама. — Не было там никакого несовершеннолетнего.

Обвинитель торжествующе обвел суд глазами и неторопливо произнес:

— Спасибо, у меня больше нет вопросов к свидетельнице.

Поняв, как она глупо прокололась, свидетельница, негромко на ходу выругавшись, покинула зал.

Судья стукнул молотком и объявил:

— Приступаем к разбору главного пункта обвинения.

Все притихли и стали смотреть на Петю Огонькова.

— Обвиняемый! — сказал судья. — Признаете ли вы, что подглядывали за неподобающими действиями взрослых и совершили тем самым отвратительное прелюбодеяние?

— Да, я видел… — прошептал Петя, сделавшийся красный как рак. — Но я не смотрел, я почти сразу отвернулся.

— Почти? — ухватился обвинитель. — Как это понимать — почти? Как это долго — секунду, минуту, или больше…

— Нет, не больше минуты.

— Хочу заметить, ваша честь, — обратился обвинитель к судье, — что время, проведенное обвиняемым за сладострастным созерцанием недозволенного, не могло быть им оценено объективно и, разумеется, было неизмеримо большим, чем одна минута.

— Это домыслы обвинения, прошу не принимать их к сведению, ваша честь! — заявил адвокат.

— Протест будет рассмотрен, — пообещал судья.

— Так что же вы успели увидеть в течение этой пресловутой минуты? — продолжал обвинитель, обращаясь к Пете.

Тот покраснел еще больше и промолчал. Слово взял адвокат:

— Скажите, подзащитный, что побудило вас прервать свои наблюдения за неподобающими действиями взрослых?

— Мне было стыдно… — выдавил из себя Петя, готовый провалиться сквозь землю.

— Почему же вы не отвернулись еще раньше, еще до того, как их действия перешагнули грани дозволенного?

— Господин судья, — вмешался обвинитель, — ваша честь, такое определение может толковаться двояко. Что это за грань дозволенного: пить вино, целоваться или…

— Достаточно, мы вас поняли. Обвиняемый, почему вы не отвернулись сразу, как только догадались о постыдных намерениях свидетелей?

— Я растерялся…

Петя взглянул на адвоката, ища у него поддержки. И адвокат дал отмашку тяжелой артиллерии:

— Подзащитный, вы контролировали свои действия в указанную минуту? — повысил он голос.

— Нет, я не понимал… я не знал, что и думать.

— То есть, ваше состояние в эту минуту можно назвать состоянием аффекта?

— Протестую! — крикнул обвинитель.

— Протест отклоняется, — сказал судья.

— Итак, подзащитный, — продолжал адвокат, — можно ли назвать ваше состоянии в минуту совершения преступления состоянием аффекта?

— Да… наверное. Я правда очень растерялся.

— Спасибо, это все. Ваша честь, я закончил.

Судья ударил молотком и объявил:

— Господа присяжные могут приступить к вынесению вердикта.

Достоинства и недостатки оживились, зашумели и, вопреки всем правилам, начали обсуждение прямо в зале суда. Яблочкин и Мушкина наблюдали за происходящим как зрители в портере театра.

«Д'артаньян». Мне пришелся по душе этот мальчишка, не всякий повел бы себя достойно в такой чертовской передряге. А что до того, будто он видел недозволенное, то вот мое мнение: глаз должен быть закален, но душа оставаться прежней.

Студень. Он отвернулся, потому что струсил.

«Генсек». Я вот что хочу сказать, товарищи. От имени месткома и профкома, а также по многочисленным просьбам трудящихся, предлагаю всыпать товарищу пионэру хо-орошего ремня — по тому самому заднему интимному месту, на которое глядеть нельзя. Всыпать прямо здесь, под звуки горна и дробь барабанных палочек. Голосуем за это предложение, товарищи. Активнее, активнее…

«Чингисхан». Запорроть, чтобы дух вон, запорроть…

«Помпадур». Что вы такое говорите? Мальчик растет, ему нужно развиваться, у него играют гормоны! Это он еще, можно сказать, вообще ничего не видел; если бы мой друг господин де Сад преподал ему урок…

Гусак. Р-разврат! Р-разврат!

Молоток. Несомненно, господа, в этом что-то есть. Просвещение такого рода необходимо для добросовестного исполнения супружеских обязанностей.

Печка. А, бросьте, пф-пф, какие там обязанности. Это еще какая баба попадется. По мне этих обязанностей век бы не видать, пф-пф. Поспать бы всласть… а после покушать вволю… а потом снова поспать…

Коньяк. Не смейте! Вы все — пошляки! Юноша поступил благородно, он не подглядывал, он отвернулся!

Монашка (едва слышно). Он отвернулся…

Любовь. А я вообще не понимаю, чего в этом плохого…

«Сократ». Господа, вы совсем запутались, а ведь решается участь мальчика. Во-первых, уточним, что такое есть прелюбодеяние. Наверное, это действие интимного порядка, приносящее вред чьей-либо душе или телу. В таком случае прелюбодеяние, совершенное даже мысленно, является несомненным грехом. Но дело в том, что мальчик не совершал прелюбодеяния совсем никак — ни мысленно, ни телесно. Напротив, он всеми силами противился этому. Так о чем же спор? Покончим же с этим беспредметным обсуждением и приступим к вынесению вердикта.

После этого выступления судья, пренебрегая всеми правилами, стукнул молотком и сходу объявил:

— Не виновен!

Петя улыбнулся, Яблочкин и Мушкина радостно зааплодировали, и все исчезло.

Утром в субботу, не успел Яблочкин позавтракать, ему позвонила Маринка Корзинкина.

— Послушайте, — заговорила она озабоченным тоном, — ведь вы просили, если что-нибудь…

— Да, да! — с готовностью откликнулся Яблочкин. — Любая мелочь имеет значение в этом деле.

— Скажите, а вот если что-нибудь приснилось, это тоже считается?

Яблочкин начал догадываться, о чем пойдет речь.

— Конечно считается. — заверил он Корзинкину. — Так что же вам приснилось, барышня?

— Понимаете, это был суд.

— Ага…

— И Петю за что-то судили эти достоинства и недостатки, про которых он рассказывал.