В ожидании приглашения в черной рамке, которое так и не пришло, Грейс провела дома остаток дня и весь следующий день. Лорд Рутвен, мрачно отметила она, был бы доволен ее поведением.

Она решила вообще не думать о нем, однако не слишком в этом преуспела. Воспоминание о его поцелуе запечатлелось у нее в мозгу, как и тяжесть его теплых ладоней, блуждавших по ее телу. И за всем этим маячило тревожащее осознание, что она чуть не вышла замуж за мужчину, который никогда не возбудил бы в ней подобных чувств. У нее ни разу не возникло желания поцеловать Итана Холдинга — или влепить ему пощечину, если уж на то пошло.

Чтобы отвлечься, Грейс все воскресное утро приводила в порядок свое траурное платье из черного бомбазина, которое она купила в Париже на похороны отца и, из уважения к английской чопорности, отпорола с него атласный рюш.

Так и не дождавшись стука в дверь, Грейс написала письма всем парижским знакомым — их старой кухарке, холостому дяде, которого она едва знала, бывшему денщику ее отца и еще полудюжине человек — с просьбой помочь ей в поисках коттеджа. И хотя они составили прискорбно маленькую стопку на столе в холле, предназначенную для отправки с утренней почтой, это помогло ей занять себя делом.

К понедельнику стало ясно, что она ждала напрасно. Ей так и не прислали приглашение на похороны, и Грейс пришлось довольствоваться подробным и красочным описанием в утренней газете, которое она читала за завтраком, орошая сандвич слезами. Ее несостоявшийся жених упокоился в могиле.

Разумеется, она не пошла бы на похороны. В Англии, как предупредила ее тетя Абигайль, считалось, что женщины — слишком утонченные создания для подобных церемоний. Но Грейс очень хотелось побывать дома — точнее, на Белгрейв-сквер — или хотя бы посидеть с Фенеллой и другими скорбящими дамами. Предложить утешение Элизе и Анне, а потом пообедать в обществе людей, которых любил и уважал покойный.

Но этому не суждено было осуществиться. Они забыли о ней. Или — упаси Боже — винят ее в том, что случилось.

Грейс задумалась над такой возможностью. Именно она нашла Итана при последнем издыхании и вышла из его кабинета с руками, испачканными в крови. Пожалуй, лорд Рутвен прав, предупредив ее относительно Нейпира. Это была пугающая мысль.

Во вторник, однако, Грейс успокоилась и взяла дело в свои руки. Она убрала черное платье в гардероб и надела серое. Отсчитав несколько шиллингов из своих скромных сбережений, она отправилась на Оксфорд-стрит, купила венок из свежих цветов и наняла двухколесный экипаж. Ее больше не волновало, следят ли за ней. Пусть, если им больше нечем заняться, ей нечего скрывать.

— На Фулхем-роуд, пожалуйста, — велела она кучеру.

Пока видавшая виды коляска, дребезжа, катила по Парк-лейн, Грейс созерцала зеленые глубины Гайд-парка и изо всех сил старалась не думать о прошлом, об ужасной ночи на Белгрейв-сквер. И о лорде Рутвене, с его резкими чертами и черными глазами, острыми как осколки стекла. Вместо этого она пыталась представить добродушное лицо мистера Холдинга, веселое и подвижное.

Мистер Холдинг…

Красноречиво, не так ли? Мысленно она уже называет его по фамилии, а его лицо превратилось в смутное пятно. Как печально. Итан Холдинг, который заслуживал лучшей участи, умер, помолвленный с женщиной, которая уже не помнит ни его лицо, ни его имя.

Впрочем, даже если забыть о ее внезапном влечении к лорду Рутвену, это вполне понятно. В течение шести месяцев она была служащей мистера Холдинга. Итаном он стал только в последние недели, хотя, сказать по правде, ей было неловко называть его по имени. Собственно, она всегда испытывала неловкость в его обществе.

Но многие женщины, утешала себя Грейс, выходят замуж, не зная толком своих мужей. Она изучила его характер, и считала, что этого достаточно. Тем не менее, если она так быстро забыла его лицо, пожалуй, неудивительно, что его семья отвернулась от нее. Возможно, ничего другого она и не заслуживает.

Грейс велела кучеру остановиться и, захватив венок, вылезла из коляски.

— Спасибо, — сказала она, опустив в его ладонь несколько монет. — Дальше я пойду пешком.

Он дернул себя за чуб, глядя на ее цветы.

— Вы на кладбище, мисс? — Он указал в сторону Фулхема. — Тут недалеко, прямо и направо.

Грейс поблагодарила его и направилась к южным воротам по тропинке, пересекавшей травянистую лужайку. Она не нуждалась в указаниях. По просьбе мистера Холдинга она приходила сюда раз в две недели с девочками, чтобы возложить на могилу их матери венок из роскошных оранжерейных цветов.

Холдинг не жалел средств на увековечение памяти свой покойной жены, соорудив мавзолей с белым портиком и двумя дорическими колоннами, заметный даже издалека. Но сегодня кое-что еще привлекло ее внимание.

Грейс подняла руку, загораживаясь от солнца, слепившего глаза. Из мавзолея вышли мужчина и женщина, облаченные в черное.

— Фенелла! — воскликнула она достаточно громко, чтобы ее услышали. Спутник дамы обернулся. Затем запер дверь и положил руку на талию Фенеллы, увлекая ее вниз по ступенькам. Грейс ускорила шаг, но они уже двинулись прочь по дорожке, и ей ничего не оставалось, кроме как окликнуть их или бежать следом, что было бы неприлично.

Она в ужасе наблюдала, как пара торопливо свернула в проход между могильными плитами и скрылась за деревьями. На мгновение ей стало дурно. Ею не просто пренебрегли, ее унизили.

Неужели Фенелла даже не удостоила ее взглядом? Через плотную вуаль ее глаз не было видно. Похоже, Ройден Нейпир сделал свое черное дело. Джозайя Крейн, вне всяких сомнений, видел ее, и его намерение уклониться от встречи было очевидным.

Грейс поднялась по ступенькам, убедившись, что железные ворота действительно заперты. Вытоптанный мох, покрывавший плиты внутри, свидетельствовал о недавнем погребении. Взявшись одной рукой за чугунную решетку, Грейс нагнулась и прислонила свой венок к ворогам.

Она тщательно подбирала цветы: ярко-желтые розы в честь дружбы и пестрые соцветья репешка, обозначавшего благодарность. Возможно, она не любила мистера Холдинга в полном смысле этого слова, но недостаток любви с лихвой возмещался чувством благодарности. Он не только дал ей работу, но и вселил надежду. Он доверил ей двух самых милых детей, которых она когда-либо знала. И он дал ей величайшую из всех возможных оценку, попросив ее руки.

Да, она не любила его — и сегодня Грейс ощутила странную уверенность, что никогда бы не полюбила. Что делало его смерть еще более тягостной и невосполнимой.

Желтые и зеленые краски вдруг начали расплываться перед ее глазами, и одинокая слеза обожгла ее щеку. Грейс упала на колени на холодный камень и расплакалась, захлебываясь рыданиями. Она