Утром 16 октября оказалось, что 2-я венгерская танковая дивизия еще накануне ночью по приказу командующего 2-й венгерской армии, не поставив в известность немецкое командование и не взирая на роковые последствия для обороняющихся рядом немецких частей, покинула свои позиции, находившиеся на особо важном участке обороны. (…)

Так как образование нового венгерского правительства задерживалось и, следовательно, не было еще никакого высшего органа военного руководства, который мог бы отдавать авторитетные приказы и распоряжения войскам, отдельные венгерские части и соединения прекратили боевые действия и даже начали братание с русскими. Противник также не остался в долгу: все захваченные русскими в плен под Сегедом венгерские солдаты были отпущены по домам. Они рассказали своим товарищам, что русские хорошо с ними обращались. В результате 1-я венгерская армия, отдельные части которой во главе с ее командующим уже перешли на сторону русских, без приказа отошла со своих позиций, и противник смог осуществить глубокое вклинение в полосу ее обороны.

Начавшийся в Венгрии политический кризис особенно сильно отразился на армейской группе Велера. Она оказалась в наихудшем положении, так как ей была подчинена ненадежная 2-я венгерская армия, а 1-я венгерская армия являлась ее соседом слева.

Со всех участков фронта поступали сведения о деморализации венгерских соединений. Ни о каком доверии к таким союзникам не могло быть и речи. Офицеры и рядовые открыто заявляли о своем нежелании продолжать войну. Не признавались ни новое венгерское правительство Салаши, ни новый начальник венгерского Генерального штаба Берегфи.

А между тем бои продолжались с неослабевающей силой, и командование группой армий должно было принять радикальные меры, чтобы предотвратить полный развал фронта. На южном крыле в тесном взаимодействии с оставшимся верным союзу командующим 3-й венгерской армией генерал-полковником Хеслени была начата работа по переформированию частей и прочистке тылов. Венгерские части теперь повсеместно включались в состав немецких соединений. И все это делалось в ходе сражения. Основная тяжесть сражения легла на немецкие войска, и без того испытывавшие крайнюю усталость. (…)

Главное командование сухопутных войск знало, что выделенными для обороны Будапешта войсками мы города не удержим и что не только венгерское правительство, но и само население отвергает саму мысль о ведении оборонительных боев в черте города. Из числа 1862 человек, призванных на военную службу в эти дни, к месту сбора явились лишь 29, а из 262 человек, мобилизованных на трудовой фронт (строительство оборонительных сооружений), — только 9! Этим было сказано все. (…)

Даже в считавшихся до сих пор надежными 10-й и 12-й венгерских дивизиях, действовавших восточнее Будапешта, появились первые признаки разложения. Венгерские солдаты поодиночке и большими группами, до 100 человек, с белыми флагами переходили на сторону противника. Всего лишь за 2–3 дня к русским перебежало 5 офицеров и 1200 солдат. Доверие к венгерской армии было полностью потеряно, и на нее уже можно было не делать ставки. Это заставляло нас все больше задумываться о дунайском участке фронта, где пока ещё оборонялись венгерские войска. Вести войну в столь сложной обстановке и с такими союзниками было далеко не легкой задачей. Я чувствовал себя брошенным на произвол судьбы: обе стороны — и венгры и мое собственное верховное командование, — не видя возможности помочь мне, отвергали все мои предложения и требования».

Советское командование прекрасно знало о том, что войска германских союзников обладали гораздо меньшей стойкостью, чем немецкие. И учитывало это при разработке оперативных планов.

Основной принцип войны — находить у противника наиболее слабое место и именно там наносить главный удар — был полностью соблюден в Сталинградской операции. Фронт был прорван именно на флангах немецкой группировки, которые прикрывали войска сателлитов.

Кстати, совсем не случайно, что по итогам 1942 года немцы потеряли две армии (6-ю полевую и 4-ю танковую), а их союзники — четыре (итальянскую, венгерскую и две румынских).

И при освобождении Восточной Европы неоднородность вражеских частей использовалась для разложения германской обороны. Где силой, а где агитацией и антифашистской пропагандой.

Немцы не оставались в долгу.

Маршал И.С. Конев вспоминал: «На дрезденском направлении, где и прежде шли очень напряженные бои, в этот день дело обстояло особенно неблагоприятно. Произведя в ночь на 23 апреля [1945 г.] перегруппировку своих войск и нащупав стык между 52-й армией генерала Коротеева и 2-й армией Войска Польского генерала Сверчевского, противник, двигаясь вдоль реки Шпрее, нанес удар по 48-му корпусу армии Коротеева. (…)

С утра ударная группировка немцев (две дивизии и около ста танков) перешла в наступление, прорвала фронт 48-го корпуса 52-й армии, продвинулась к северу на 20 километров и вышла на тылы 2-й армии Войска Польского. (…)

Такая обстановка была бы сложной для любой прошедшей долгий боевой путь армии. Тем более оказалась она чувствительной для 2-й армии Войска Польского: Берлинская операция была первой после ее формирования. И все же поляки проявили большое мужество и после некоторого замешательства в первый момент прорыва дрались перевернутым фронтом стойко и отважно».

После по-военному краткого описания событий и реверансов в сторону союзников, обязательных для воспитания интернационализма, маршал все же не удержался от комментариев. Судя по всему, досада и раздражение, вызванные действиями поляков, в тот момент были очень сильны.

«…Говоря о неудачном для нас периоде этих боев, я уже упоминал о недостаточном опыте 2-й армии Войска Польского. (…)

Направление и сила удара неприятеля заставляют вспомнить еще об одном факте, имеющем, несомненно, особую политическую окраску. Когда перед началом Берлинской операции поляки, сменив часть сил 13-й армии, занимали передовые траншеи, немецко-фашистские, втом числе и эсэсовские, части, державшие здесь оборону, пришли в бешенство и не скупились на яростные выкрики и всякого рода угрозы.

Видимо, им нелегко было примириться с тем, что те самые поляки, которых они в течение шести лет считали покоренным народом, наступают теперь на Берлин.

Это настроение, к тому же подогреваемое, видимо, пропагандой, сказалось и в стремлении нанести удар именно по польской армии, и в той ярости, с которой велось это наступление, и в том количестве сил, которые в критический для них период гитлеровцы сумели сосредоточить именно на этом участке».

А поляков ситуация несомненно заставляла посылать проклятия в адрес советских солдат 48-го корпуса, допустивших прорыв на своем участке, а заодно припомнить все обиды, нанесенные их родине Советами и вообще Россией за последние пятьсот лет.

Кстати, во время Советско-финляндской войны, когда 5 февраля 1940 г. Высший военный совет Англии и Франции принял решение направить экспедиционный корпус в Скандинавию для помощи Финляндии, первыми, по замыслу союзников, против Советской армии должны были идти польские батальоны, потому что «поляки имели зуб на русских».

Польская армия, рассеянная после советско-германской оккупации Польши по всему миру — от Бузулука, что в 1000 километрах от Москвы, до Ближнего Востока, Африки и Шотландии, — охотно использовалась союзниками. Поляки были храбры, самоотверженны, опытны (если воюешь дольше всех на год-два-три, то невольно становишься профессионалом, по крайней мере те, кто выжил. А для поляков война началась, напомню, 1 сентября 1939 г.).

И эти бесценные качества польских солдат использовались там, где складывалось безнадежное положение. Где командование допускало ошибки. Где требовался отряд смертников.

Например, так было со 2-м польским корпусом, переброшенным из Ирака в Италию и приданным 8-й британской армии генерала О. Лиза. Союзникам предстояло прорвать оборонительную «линию Густава», ключом которой был город Кассино и монастырь на высоте Монте-Кассино. Германские войска отбивали штурмы в течение февраля и марта 1944 г., несмотря на подавляющее превосходство англо-американской авиации (12,3: 1).

И тогда генерал О. Лиз принял решение бросить в бой поляков, хотя в состав 8-й армии входили английские, канадские, новозеландские, индийские и южноафриканские части. Поляки штурмовали Монте- Кассино с 11 по 17 мая, многократно бывали выбитыми с занятых позиций и вновь упорно шли в атаку. И лишь утром 18 мая остатки 12-го Подольского уланского полка Карпатской дивизии ворвались в руины