Наконец-то! На черном утесе уже стояли две фигуры...

- Так вот где застал я вас, О'Кими, дзойси!

Кими-тян непринужденно улыбнулась.

- Ах, это вы, Муцикава? - скучающим тоном сказала она.

- Да, это я, извините. Не ждали?

- Напротив, я уже беспокоилась за вас,язвительно произнесла О'Кими. Она стала против Муцикавы так, чтобы, глядя на нее, он не видел черного утеса с двумя почему-то не уходящими фигурами.

- Где ваш спутник? Говорите живее! - еле сдерживая себя, процедил Муцикава. - Он представляет собой, извините, величайшую опасность для спокойствия ряда стран.

- Для вашего спокойствия, Муцикавасан... Вы хотели бы, чтобы господин Корнев был так же молчалив, как и тот, другой ваш спутник, задушенный вами неоэфиром?

- А я вижу, вы успели вдоволь наговориться с моим названным братом!

- Да, которого вы подло предали и оклеветали. Но вам теперь не избежать разоблачения!

Муцикава сгорбился и сделал шаг по направлению к О'Кими. Девушка невольно отступила.

- Где русский?

- Его нет, он уже далеко.

Муцикава сделал еще шаг к О'Кими. Она опять отступила. Черный утес был за спиной Кими-тян, но она знала, что на нем теперь никого нет.

- Где Корнев? - закричал Муцикава.

- Он ушел, ушел строить Арктический мост, - улыбнулась О'Кими, глядя поверх головы Муцикавы.

- Ушел? Ты помогла ему бежать! - медленно произнес японец, нагнув голову.

- Да, помогла! И счастлива, потому что люблю его. А вас ненавижу!

Муцикава на мгновение поднял лицо и взглянул на О'Кими. Она широко открыла глаза и отшатнулась. Тогда Муцикава протянул руку и шагнул к девушке. Она тихо вскрикнула...

В последние годы тесно стало в этом, недавно еще несуществовавшем, порту. Корабли вынуждены были отшвартовываться у железных эстакад, срочно построенных перпендикулярно набережной. Катера и буксиры едва не сталкивались в просторной когда-то бухте.

Грохотали краны, закрывая небо своими переплетами, ажурными мостами, высокими башнями... В воде плавали радужные масляные пятна, доски от ящиков, щепки... Перегруженный порт походил на горлышко бутылки, через которое протискивается бурный, клокочущий, разбухающий с каждым месяцем поток грузов, подобный потоку крови, обращающемуся между живущими одной экономической жизнью полушариями... Когда-то корабли не бороздили в этом направлении океанские воды. А теперь сколько флагов развевается в бухте, сколько разноязычной романтики в одних только названиях: 'Венесуэла' Стокгольм, 'Кумази-пальм'- Ливерпуль, 'Вильдрехт' - Роттердам, 'Толедо' Дублин, 'Крошка Тулли'- Бремен, 'Либерия' - Монровия, 'Ошен сейлор' ('Океанский моряк') - Нью-Йорк, 'Парижская Коммуна' - Гавр, 'Франклин Делано Рузвельт' - Сан-Франциско, 'Юконский ворон' - Сиэтль...

А многим кораблям не нашлось места для разгрузки. Им приходилось ждать до вечера на рейде.

Ожидал своей очереди и японский пароход 'Эдзима-мару'. Рядом на рейде стоял 'Американец' с двумя чопорными трубами и наклоненной назад мачтой. Его силуэт постепенно сливался с морем. Солнце уже скрылось за холмами, но тени, еще прозрачные, лишь чуть прикрыли землю. Сквозь них можно было различить маяк на конце мола и даже вереницу судов, направляющихся в бухту.

С той стороны, где скрылось солнце, поднималось зарево. Но это была не вечерняя заря. Сетка ослепительных полос сплеталась над землей в плотную и яркую ткань из электрического света. Набережная выступала над черной водой, словно залитая светом театральная рампа.

Вдоль блестящей воды по набережной двигались два огромных башенных крана, похожих на осадные машины древности. На их стрелах подвешены беспомощно висящие электровозы.

Шум то нарастал, превращаясь в неистовый грохот, то затихал. Тогда по воде доносились человеческие голоса, звякали сцепки вагонов, слышались сигналы автомобилей, Потом все это тонуло в басовых нотах разворачивавшегося парохода...

Молодой японец-матрос стоял у борта, восторженно вглядываясь в волшебное зарево на русском берегу. На палубе было тихо - матрос был один; команда отдыхала перед предстоящей разгрузкой.

Да, в русских портах работают неистово!

В бухту этого нового порта на востоке приходит уж слишком много пароходов. Моряк покачал головой и оглянулся на груду ящиков, уже вытащенных из трюма и подготовенных для разгрузки.

Медленно побрел матрос по палубе. Когда он перешел на корму, на него из открытого моря взглянула ночь. За спиной что-то рокотало, похожее на яростный береговой прибой, но впереди было тихо. Одинокий силуэт корабля едва рисовался на темном небе; единственный фонарик на мачте сливался с загоревшимися звездами.

Молодому моряку стало как-то легче от этой тишины. Он оперся о поручни и задумался.

...Отражение мачтового огня раскачивалось в такт прибою. Мерно качалась лодка, в которой он плыл. Поплавок безмятежно лежал на гладкой, как чистое небо, воде. Под ним иногда проплывали облака, но поплавок лежал все такой же спокойный, безмятежный. Вдруг поплавок дрогнул, а из-под воды раздался стон. Это было до такой степени неожиданно и страшно, что рыболов судорожно дернул удочку. Поплавок прыгнул, и стон раздался явственней. Матрос похолодел, нагнулся, прижался к борту. От зтого стон стал еще явственней, еще страшнее...

Вздрогнув, он открыл глаза. Грудь была притиснута к поручням, руки вцепились в холодное железо. Дышать было трудно.

Матрос облегченно выпрямился. Какой странный сон!..

Ой! Что это?

Молодой моряк боязливо обернулся. Может быть, он все еще спит? Стон явственно слышался у него за спиной.

На фоне электрического зарева 'Эдзимамару' казался темной горой. Груда ящиков поднималась скалистым утесом. Поспешно матрос прошел на другой конец корабля.

Снова его охватила беспричинная радость.

Вон веселая, бьющая жизнью русская набережная. Снова движутся башенные краны, звенят цепи, свистят тепловозы. Скоро, по-видимому, начнется разгрузка. Скоро дойдет очередь и до 'Эдзима-мару'.

Здесь все обыкновенно, понятно, просто.

Но что было там, на корме?

Долго стоял молодой моряк, вглядываясь в светлые полосы, там и здесь прорезавшие черные воды бухты. Мучительно тянуло туда, на корму. Что это было? Сон?

Борясь со страхом, медленно пошел он по палубе, останавливаясь через каждые несколько шагов. Но вот он на корме. Сердце болезненно сжимается. Что это за странная тень у борта? А! Это тот пассажир, который сел одним из последних в Японии.

Матрос остановился в нескольких шагах.

И вдруг совершенно явственно до него донесся стон.

- Вы слышали? - шепотом спросил он соседа.

- Убирайся отсюда! - прошипел молодой пассажир, опуская руку в карман.