полулежит с открытыми глазами на переднем сиденье в машине. За лобовым стеклом в полумраке виднелись уже знакомые стены новостройки, злополучный дощатый забор. А за ними в низине переливается огнями Кольцевая автодорога. Страшно болела голова, и не внутри, а снаружи. Будто бы лоб прижигали каленым железом. Машина была та самая: новенькая, патрульная, к которой Иванов еще не успел окончательно привыкнуть. Но пока еще он находился под действием какого-то неизвестного ему препарата. Все происходившее казалось то ли сном, то ли бредом. Ну, в самом деле, почему он снова сидит здесь? Почему на нем вместо милицейской формы штатская одежда? Почему так страшно болит лоб, а рядом откинулся затылком на подголовник Толян? Почему и на нем штатское? Зачем он по самые глаза натянул на себя дурацкую лыжную шапочку? И с какой это стати в машине пахнет пригоревшим шашлыком?

Из-за строительного забора неторопливо и беззвучно выехал мотоцикл. Байкер, сидевший на нем, как в рапиде прокатил перед самым капотом машины и выразительно показал крагу с оттопыренным средним пальцем.

– Бред, полный бред, – прошептал капитан и прикоснулся к своей голове, ощутив под пальцами колючий шерстяной трикотаж вместо фуражки или привычной короткой стрижки.

И тут прорезался слух. Знакомые голоса доносились из динамиков. Работал встроенный в машину СD- плеер. И капитан узнал собственный голос и голос своего напарника. В записи повторялись их признания, сделанные под безжалостными лучами настольных ламп в подвальном помещении без окон. Иванов потянулся и включил в салоне плафон, осмотрел свои запястья. Да, недавний допрос не был плодом его воображения. На руках явственно проступали следы от наручников. Но почему так болит голова?

Он потянул пальцами лыжную шапочку, надетую на его голову. Та затрещала и, отдавшись болью во лбу, сорвалась. Капитан глянул на свое отражение в зеркальце заднего вида, укрепленном над лобовым стеклом. Глянул и обомлел. На его лбу среди волдырей чернело и кровавилось выж-женное каленым железом слово: «ВОР».

– Нет!!!

Иванов сорвал с головы лейтенанта лыжную шапку, под которой обнажилась точно такая же надпись. И принялся его трясти.

– Толян, Толян!

Тот никак не хотел открывать глаза. Капитан принялся хлестать его по щекам. Наконец лейтенант замычал, и веки его разомкнулись. Иванов заикался, хрипел и тыкал пальцем в зеркальце, пытаясь убедить лейтенанта в том, что все происходящее с ними – явь. На это ушло минут пять. После чего капитан вытащил диск из проигрывателя, бросил его на асфальт и принялся яростно топтать ногами. Но тот лишь скрипел и не хотел рассыпаться на осколки.

– Это подстава, подстава, – неистовствовал Иванов, – ты понимаешь, Толян, нас подставили!!!

– Но он же из ФСБ, – практически хныкал лейтенант, сидя на бордюре, и осторожно вздрагивал от каждого прикосновения, ощупывая ожоги на лбу.

– Какое, на хрен, ФСБ?! Не могли «фейсы» такого сделать!..

Наконец-то блестящий диск треснул, расколовшись на несколько кусков. Иванов сгреб их в ладонь, бросил к забору и принялся втаптывать во влажную глину. Он перевел дыхание лишь тогда, когда смешал их с землей.

– Не знаю, не знаю, что это было, – прохрипел он, садясь в машину.

Лейтенант поднял голову, глянул на старшего наряда и глухо проговорил:

– А, может, мы с тобой уже того… На том свете?

– У тебя крыша поехала?

Капитан провернул ключ в замке зажигания – стартер даже не отозвался. Иванов распахнул капот машины и сплюнул на асфальт. Электропровода, ведущие к двигателю, были вырваны с мясом.

– Черт, что же это такое? Кто он? – Капитан стоял у машины с прикрытыми глазами и покачивался. – Нет, не ФСБ, это точно. Но кто, кто? Зачем?

Он принялся рыться в салоне машины. Открыл багажник, затем уставился на явно невменяемого, что-то бубнившего себе под нос лейтенанта.

– Что ты там бухтишь?

– Как я дочке покажусь? – произнес Толян и всхлипнул.

– Идиот, нашел про что думать! Ты лучше скажи, что нам теперь делать?

– Вернемся в управление… – начал тот.

– Кретин, какое управление? Ты понимаешь, что у нас оружие пропало, удостоверения, форму у нас забрали? Нам конец с тобой, полный. Не просто же так он все на камеру записывал… Оно всплывет, обязательно всплывет. В лучшем случае доживем до суда. Но, скорее всего, просто в СИЗО нас и придушат, как котят, чтобы лишнего не вякнули.

И тут капитану стало себя так жалко, что он почувствовал, как из глаз покатились слезы. Единственный человек, с которым он мог сейчас поговорить о своей беде, был лейтенант Баранов. Иванов сел рядом с ним на холодный бетонный бордюр. Мужчины какое-то время молча смотрели на оживленную, пересыпающуюся подвижными огоньками Кольцевую дорогу. Совсем неподалеку от них продолжалась обычная жизнь. Люди спешили домой, на встречи, свидания. Кто-то вез детей за город. А оба они в одночасье выпали из этого незамысловатого течения жизни простых людей. И не могли представить, каким образом смогут в него вернуться.

– В управлении нас, наверное, уже хватились. Ищут. Надо рацию включить, – проговорил лейтенант.

– Рация, – протяжно вздохнул старший наряда. – Ее нам кто-то молотком разбил. Не работает. И мобилы нам не оставили.

– Закурить бы…

Капитан похлопал себя по карманам и криво усмехнулся:

– То ли достать забыли, то ли специально положили… – Он вытащил зажигалку и пачку сигарет, откинул картонную крышечку и даже присвистнул: – Совсем хреновина какая-то получается. Ты смотри!

Иванов вытряс на асфальт с десяток сигарет и сложенные в несколько раз купюры.

– Тысячи три, кажется, наберется, – на глаз прикинул лейтенант, поднимая сигарету непослушными пальцами и щелкая при этом колесиком зажигалки.

В полумраке темной недостроенной улицы рдели огоньки двух сигарет. Дувший днем ветер уже улегся, и теперь его хватало лишь на то, чтобы унести с собой тонкие струйки табачного дыма.

– Болит, как сильно болит! Прямо сдохнуть хочется, – хрипло промолвил лейтенант, отбросив окурок.

Тот, чиркнув об асфальт, рассыпался золотым фонтаном искорок. Рассыпался и тут же погас.

– Вот так и наша жизнь, – вздохнул Толян. – Все шло своим чередом, а потом – раз, и кончилось.

– Ты погоди-ка так говорить. Главное, живы остались и на свободе. А там как-нибудь все устроится.

– Болит, как сильно болит!.. Думаю, кость прожег.

– Ерунда. На лбу все быстро заживает.

– Эти буквы уже ничем не выведешь.

– Да пересадят тебе кожу. Возьмут с задницы кусок и приживят.

Капитан вернулся от машины с аптечкой, принялся рыться в ней, рассыпая по асфальту резиновый жгут и презервативы. Затем зашелестел бумажной упаковкой с таблетками.

– Вот, «Аскофен» нашел. Выпей, немного боль притупит, – он высыпал в подставленную ладонь горсть таблеток.

Милиционеры принялись жевать.

– Давай, пошли, – хлопнул по плечу лейтенанта капитан, – нельзя же здесь всю ночь сидеть. Двигаться надо.

Они подобрали с асфальта сигареты, деньги и зашагали по проезжей части к видневшейся в перспективе ярко освещенной улице.

– Первое время можно будет шапку носить, – сказал капитан и закашлялся. – Чертовы таблетки! Прямо горло одеревенело.

– А со службой как? Я думаю, надо прямо сейчас к начальнику нашему ехать и все ему рассказать.