устраиваться в кольце его рук. – Зато теперь тебе ничего не страшно, Сосискин говорит, кто пережил мое пение, может смело по кладбищу гулять.
– Ты не исправима, – тихо шепчет, и я чувствую, как его подбородок упирается мне в макушку.
Впервые за много дней мне стало легко и спокойно. Парадокс, но я поняла что все, наконец, закончилось, именно в тот момент, когда меня обнял тот, кто втравил меня в это приключение. Сколько мы так стояли – не знаю, но вдруг я заметила мелькнувшую тень. Как мне хотелось придушить одну не в меру любопытную личность, нарушившую наш покой, знаю только я.
– Дорогой, тебе не пора очередные козни строить? – намекаю, что хорошо бы кабальеро отчаливать до дому до хаты.
– Дашка, не суетись, я прекрасно чувствую присутствие своего младшего сына. Так что не старайся меня выпереть, – шепчет мне ухо, и слегка прикусывает мочку.
– Арк, не будь жопой, ребёнок застал родителя в компрометирующей ситуации, и у него может случится нервный срыв, – делаю попытку надавить на совесть.
– С каких это пор, невинные объятия, стали называться 'компроматом'? – задаёт вопрос, а сам паразит по шее губами скользит. Но мне нравится, как ты меня называешь.
– Жопой? – округляю глаза.
– Дорогим, – тихонько смеётся, гад.
– Арк, заканчивай тут из себя Казанову строить на глазах у сына, давай проваливай, тем более ты знаешь мое отношение к тебе, – сурово отрезаю, почувствовав как его шаловливые ручки начали передвигаться в район моей груди.
– Знаю, – тяжело вздыхает искуситель, – поэтому и ухожу, но обещаю, что мы еще встретимся.
– Всенепременно, сахарный, я тебе еще должна одну процедуру, – многообещающе цежу и чувствую, что за моей спиной больше никого нет.
– Лель, давай вылезай из-за фикуса, отец ушел. Хорош уже уши греть, – резко поворачиваюсь к стоящей в самом дальнем углу кадке с разлапистым деревцем.
– Как ты меня засекла? – с недовольным сопением демик выходит на свет.
– Греметь костями меньше надо, – усмехаюсь в ответ.
Он стоит, набычившись, слегка выпятив нижнюю челюсть. Эх, не миновать мне допроса с пристрастием.
– Как давно ты знаешь, что Аркандиэльд мой отец? Что у тебя с ним? – весьма агрессивно начал наступление юный следователь.
– Как много вопросов, тебе на какой первым ответить? – чисто из принципа начинаю вредничать. Ненавижу, когда на меня начинают давить.
Лель сразу понял, что выбрал неправильный тон и пошел на попятную.
– Капитан… Даша, прости меня, просто… это нелегко узнать, что твоей отец нашел ниалию, а ты, оказывается, ее очень хорошо знаешь.
Кивком показываю, что прощение приняла и отвечаю:
– Я догадалась, что Арк твой и Ника отец давно: у вас фамильное сходство и надо быть слепым, чтобы его не заметить. Еще я знаю, кто из твоих товарищей к какому роду принадлежит. Кого-то я вычислила по знакомым чертам лиц, про кого-то догадалась на основе сплетен, которые мне периодически рассказывали Пра и Эдик. Просто, я никогда не давала вам понять, что знаю, кто к какому лагерю противоборствующих принадлежит. Вы все для меня одинаковы дороги и мне глубоко плевать в каких политических дрязгах замешены ваши родственники.
Я на мгновение замолчала, чтобы честно ответить на вопрос 'что я чувствую к Арку?'. Собравшись с духом, произнесла:
– Я люблю твоего отца.
Мальчишка дёрнулся, как от удара, и помертвевшими губами прошептал:
– Ты поэтому отказала Альфонсу?
– А ты шёл ко мне сюда выяснить, почему я дала от ворот поворот другу, но увидав меня с отцом, решил подслушать?
Он виновато потупился, в другой раз я бы словесно выпорола, но сегодня я решила поставить все точки:
– Я отказала твоему другу, потому что не люблю его, и никогда не смогу полюбить. Он навсегда будет для меня пацаном, которого я учила жизни. А что касается твоего отца… то повторю. Да я люблю его. Как умного противника, как выдающегося интригана и обаятельного мерзавца. Он навсегда будет моим самым любимым врагом, но я никогда не буду любить его как мужчину. Слишком многое нас разделяет, и то что он сделал со всеми нами, всегда будет стоять между мной и им. Да и хлопотно это, любить демиурга. Мне надо что-то более земное, понимаешь?
Парнишка надолго задумался. Я так и ушла одна, а он остался стоять, переваривая то, что на него свалилось.
На утро после знатного гульбария мы покидали Изменчивый. Расставание было очень болезненным. Душа рвалась на две части – одна требовала остаться здесь, где живут мои друзья, а вторая – вторая отчаянно хотела домой, в привычный мир. Я никак не могла заставить себя оторваться от всхлипывающих Маньки и Тайки. Даже вечная ехидна Головастик пару раз подозрительно шмурыгнул носом. А суровый Зорро почему-то дрожащим голосом предлагал задержаться и остаться на свадьбу Жениха и Люськи.
Владыка, видя наши страдания, сердито пропыхтел:
– Я не понимаю, в чем проблема то? Можно подумать на века расстаётесь. Дашка может ходить по любым мирам, особенно теперь, когда демиургам вернули Силу. Вы соскучиться друг по другу не успеете, как эта неугомонная к вам в гости прискачет, или вас к себе перетащит.
– Ты точно придёшь? – хором спросили друзья.
– Конечно, приду, мне ещё вон Анютку назад возвращать, – киваю на юную диксу и, не дожидаясь второй волны слез, даю приказ на старт.
А что? У меня сердце не камень, а народ так надрывно стенает, что у меня точно инфаркт может приключится.
По дороге к дому мы зарулили в мир демиургов за своим призом. И вот тут Сосискина ожидал самый большой облом в его жизни. Ткань Мироздания – это Млечный Путь, Северное Сияние и радуга в одном флаконе. Она не имеет начало и конца. Когда мы оказались в каком-то странном месте, где царило полное безмолвие, и нас подвели к переливающейся завесе, состоящей из пыли и искр, я отчетливо поняла, что не видать моему псу новой подстилки. Потому как из этой 'ткани' невозможно даже кусочек отрезать. Любая песчинка в ней – это чья-то жизнь, вырви ее – и погубишь живое существо или даже целую вселенную.
– Вот это засада, – проскулил Сосискин, раздавленный масштабами трагедии.
– Ну и как нам ей пользоваться, если мы даже не знаем с какой стороны к ней подходить? – загрустил практицизм.
– Все очень просто, отныне вы – единственные Хранители Ткани Мироздания и только вы можете спрашивать у нее о судьбах живущих, – увидев наше замешательство, пришел на помощь Главный в совете.
И у нас с псом появились замысловатые татуировки, чем-то похожие на символ бесконечности. У меня на шее, у пса – на правом ухе.
– А если меня попросят воспользоваться Тканью? – вспомнив мое обещание Пуфику, забеспокоилась честность.
– Вы просто дадите свое разрешение и все, тот кому вы добровольно дадите свое согласие, переместится сюда, – успокоил меня старший демиург.
На душе сразу стало легче, не хотелось, чтобы демон считал меня сволочью.
____________________
