— Последний вопрос, Диля: твое самое затаённое желание?
— Она хотела бы сняться в одном фильме с Аленом Делоном, — смеется Хамраев.
— Я хочу, чтобы мне скорее исполнилось семнадцать лет, — тихо говорит Диля.
— Но тебе ещё нет шестнадцати?
— А на будущий год будет семнадцать.
Е. РУБИН
История со счастливым концом
Отправной точкой этих заметок послужила серия прошлогодних сентябрьских матчей между хоккеистами СССР и Канады.
Наш, да и вообще европейский любительский хоккей дебютировал во встречах с сильнейшими профессионалами. Игры эти дали обильную пищу для размышлений о настоящем и будущем хоккея — размышлений и радостных и не очень. Но для меня эти игры, помимо всего прочего, по-новому открыли и осветили людей, которых я знал долгие годы и за которыми всегда внимательно наблюдал.
Матчи с канадцами открыли всему спортивному миру хоккеиста Александра Якушева. Сегодня в Канаде это имя произносится так же уважительно, как, скажем, имя Фила Эспозито. Но эти матчи открыли Якушева и нам самим, хотя он вроде бы и трёхкратный чемпион мира, и олимпийский чемпион, и заслуженный мастер спорта. Но мог ли кто-нибудь предсказать, что во всех четырёх московских матчах канадское жюри назовет именно Якушева лучшим игроком? Или что именно он станет самым результативным из наших нападающих? Это он, тот самый Якушев, главным пороком в игре которого всегда считалась излишняя «мягковатость», нелюбовь к силовой борьбе, стремление уйти от столкновений — недостаток тех самых качеств, которые выше всего котируются у канадцев и в борьбе с канадцами?
Тот самый Якушев, чье имя совсем недавно один наш весьма уважаемый значок хоккея употребил в таком контексте: «Пит Маховлич и ростом и техникой напоминает нашего Сашу Якушева, но, конечно, классом Маховлич несравненно выше»?!
Хоккей не бег, не плавание и не поднимание тяжестей, секундомер и весы не выявят в этой игра сильнейшего. Точные приборы здесь заменяет человеческий глаз, а личное впечатление всегда субъективно — у каждого знаменитого игрока есть свои сторонники и противники. Но призы за лучшую игру в четырёх матчах подряд и самая высокая результативность среди всех участников встреч — критерий объективный.
В сентябре 1972 года Александр Якушев стал хоккеистом высшего мирового класса, встав в один ряд с Филом Эспозито, Бобби Орром, Валерием Харламовым. И факт этот — факт появления новой звезды — поражает потому, что в сентябре 1972 года Якушеву было почти 26 лет. Вспомните биография всех наших выдающихся хоккеистов—от Александрова и Старшинова до Харламова, Мальцева и Третьяка, и вы убедитесь, что случай с Якушевым исключительный.
(Я умышленно не вспоминаю поколение Боброва и Сологубова: они пришли в хоккей взрослыми, сложившимися людьми.)
Между тем, как о звезде восходящей, о Якушеве я знаю уже лет десять. Помнится, я впервые услышал это имя из уст Александра Новокрещёнова — того самого тренера, под руководством которого в 1962 году «Спартак» впервые стал чемпионом страны. Мы встретились тогда с Новокрещёновым на игре юношеских команд, и он показал мне на длиннющего парня, худого и бледного:
— Погляди за ним… Сашка Якушев… Талантище…
Он и в самом деле был сразу заметен на поле не только благодаря росту. Он и в переносном смысле был на голову выше всех.
Он легко обводил своих маленьких партнеров (хоть был, кажется, самым младшим на площадке) и покрывал расстояние от ворот до ворот в несколько шагов.
Снова я увидел его через пару лет, в Риге, на юношеском первенстве СССР. Спартаковцев привез туда Александр Маркович Брусованский. На каком-то матче мы стояли рядом и любовались игрой Якушева — удивительно зрелой и мощной для 17-летнего мальчишки.
— Когда спартаковские мастера едут в Серебряный бор готовиться к матчам, — сказал мне
Брусованский, — обязательно везут его с собой. Чтобы пообедал лишний раз. Парень вон какой вымахал, а семья, знаете, малообеспеченная…
Дальше все произошло очень быстро. Якушева приняли в команду мастеров, вскоре он занял прочное место в основном составе «Спартака», в 20 лет участвовал в первенстве мира и возвратился в Москву с золотой медалью…
Но на том, первом для него чемпионате мира, в Вене, Якушев появился на площадке считанное число раз, а все решающие матчи провел на скамейке запасных. Я встретил его спустя несколько дней в Москве, в Шереметьевском аэропорту, когда сборная возвратилась из Вены. Он единственный в команде не улыбался, избегал фоторепортеров, старался спрятаться в задние ряды. Он был растерян: его встречали, как героя, а он не чувствовал себя героем.
На следующий чемпионат, в Гренобль — а это был одновременно чемпионат мира, Европы и Олимпийские игры — Якушев не поехал. Его не взяли. За ним начала потихоньку утверждаться репутация: талантлив, но не хватает характера, ишет «легкую» игру, побаивается «жестких» противников, избегает столкновений, слишком бережет себя. «А такие нам не нужны. Нам нужны бойцы и задиры. Но мы от тебя не отказываемся. Будем пробовать. Старайся, готовься, ещё не все потеряно» — тогда было в моде такое мнение.
Он старался, готовился, его пробовали. И, отправляясь на очередное первенство мира, то и дело оставляли дома.
Знаете ли вы, что это значит — утвердиться в сборной команде страны по хоккею? Участник этой команды — почти наверняка и чемпион мира и олимпийский чемпион, и его всюду знают в лицо, и милиционеры на улице отдают ему честь, и почести сыплются на него, словно из рога изобилия… И как только он переступил порог этой команды, в сознании его уже роятся неясные мысли о «скрижалях истории» и «благодарной памяти потомства». Бывали случаи, что игрок, попав в сборную, раскрывался сразу, с первых матчей. Но это нетипично.
Обычно даже у самых талантливых первые шаги были робки и сбивчивы. Обычно даже самым талантливым надо было освоиться сначала в новом климате, чтобы проявить те возможности, которые отпустила им природа.
Да и вообще талант — понятие обширное. Это и умение самоутвердиться тоже. И далеко не всякий, наделенный иными достоинствами, обладает этим очень важным умением. Наверное, такому нужно помочь. Не для него только, но для пользы общего дела.
Но как помочь? Тоже, вероятно, каждому по-своему. Думаю всё же, чте наиболее универсальное средство — доверие и терпение.
Якушева брали и пробовали. И он всегда знал, что его берут для того, чтобы попробовать. Были хоккеисты — большинство, — которых повезут на первенство мира наверняка, а были — несколько — «на пробу», три-четыре на одно место. Первые могли в товарищеских матчах позволить себе сыграть плохо. Для других каждая ошибка, любой промах были чреваты крушением надежд. Нет, их не изгоняли совсем. Их отправляли в запас, с тем чтобы при случае попробовать ещё разок.
Даже в шестьдесят девятом году, когда Якушев забросил на чемпионате СССР пятьдесят шайб, на чемпионат мира он попал запасным. Он выходил в форме сборной страны на очередную пробу, скованный стрехом ошибиться. А если и не допускал очевидных ошибок, то, помня о них, двигался по полю, как по канату, играл серо, в лучшем случае на тройку.
А его сверстники и те, кто помоложе, спокойные и уверенные в себе, выглядели и смелыми, и азартными, и умеющими рискнуть.
И они уезжали в Гренобль, в Женеву, уезжали за славой и золотыми медалями, а Якушев оставался дома, надеясь на очередную пробу и в тайниках души потеряв веру в успех.
И постепенно он стал терять «свою игру» В дома. Исчезла былая результативность. Публика начала забывать прежнего Якушева — солиста, умеющего и любящего взять игру на себя, совершить единоличный проход по всему полю, обводя противников, меряя пространство от ворот до ворот своими саженными шагами.
Он привыкал думать не об игре, а о необходимости избежать ошибки, и старался играть попроще. И переставал быть самим собой. Проблески нынешней игры появились у него в прошлом сезоне, в Саппоро и Праге, а взрыв произошел в Канаде и в Москве, во время сентябрьских матчей, когда мы увидели Якушева прежнего и вместе с тем преображенного — сильного, уверенного в себе, отважного мужчину, тонкого, яркого, стремительного игрока. И мы знаем, почему наступило это преображение. Так сложились обстоятельства в нашей сборной команде, что Якушеву не надо было больше думать о месте в основном составе, можно было забыть о существовании скамьи запасных.
Однако не сгустил ли я краски, не усложнил ли искусственно ситуацию, связав это запоздалое возмужание хоккеиста с проблемой доверия к нему тренеров?
Но вот ведь какое совпадение: среди тех, кто лучше всех проявил себя в матчах с канадцами, кто — для многих вдруг — раскрылся полностью, сверкнув новыми гранями своего дарования, оказались ещё два игрока — Юрий Ляпкин и Владимир Шадрин. Разпые они люди, разная во многом у них спортивная судьба. Но есть к одна родственная черта. Хоккеисты известные, подающие надеж- ды давно, они тоже ходили до прошлого сезона в вечных запасных, их тоже постоянно испытывали в сборной, перед ними тоже неизменно стоял этот вопрос: быть или не быть в сборной?
Пожалуй, Ляпкину — сверстнику Якушева — пора уже было разувериться в себе окончательно. Его не взяли в сборную даже в сезоне 1970 года, когда на чемпионате страны он был самым результативным из защитников, не взяли, хотя именно в том сезоне всех особенно тревожила слабая результативность обороны сборной. Его взяли на чемпионат мира 1971 года, взяли опять-таки седьмым, запасным, защитником и поставили дважды — против самой слабой команды — против ФРГ.
И оба раза он играл слабо. Диагноз был суровый: «Мягкий, медлительный, бесхарактерный, ненадёжный защитник». Потом его ещё привлекали к
