Дьюи раскурил две сигареты, одну для себя, другую для задержанного.

— Расскажи нам об этом, Перри.

Смит затянулся, закрыв глаза, и объяснил:

— Я просто думаю, хочу вспомнить, как все было. — Он надолго замолчал. — Все началось с письма, которое я получил, когда был в Буле, штат Айдахо. Тогда был сентябрь, а может, октябрь. Письмо было от Дика. Он писал, что скоро разбогатеет. Что ему подфартило. Я ему не ответил, но он написал снова и уговаривал меня приехать в Канзас и войти в долю. Он никогда не уточнял, что это за «фарт». Просто говорил — «верняк». Теперь я могу сказать, что у меня была другая причина вернуться в Канзас приблизительно в это же время. Это мое личное дело, и я о нем умолчу — оно не имеет отношения к убийству. Только если бы не это, я бы туда не поехал. Но я поехал, и Дик встретил меня на автобусной станции в Канзас-Сити. Мы отправились на ферму к его родителям. Но они не хотели, чтобы я там оставался. Я очень чувствительный; обычно я знаю, что люди чувствуют. Вот вы, например, — он имел в виду Дьюи, хотя и не посмотрел в его сторону. — Вам неприятно раскуривать для меня сигарету. Но это ваша работа. Я вас не виню. Не больше, во всяком случае, чем мамашу Дика. На самом деле она очень славная. Но она знала, кто я такой — друг из колонии, — и не хотела, чтобы я оставался в ее доме. Господи, да я был только рад переехать в отель. Дик отвез меня в Олат. Мы купили пива, отнесли его в номер, и тогда Дик рассказал, что у него на уме. Он сказал, что после того, как я вышел из Лансинга, он сидел вместе с одним парнем, который когда-то работал на богатого фермера в западном Канзасе. Мистера Клаттера. Дик нарисовал мне план дома Клаттера. Он знал, где что находится — двери, коридоры, спальни. Он сказал, что одна из комнат нижнего этажа используется в качестве кабинета и там есть сейф, вделанный в стену. Он сказал, что мистеру Клаттеру этот сейф нужен потому, что у него всегда на руках крупные суммы наличных. Не меньше десяти тысяч долларов. План состоял в том, чтобы обчистить сейф, а если нас кто-нибудь увидит, прикончить свидетеля. Дик, наверное, миллион раз говорил: «Никаких свидетелей». Дьюи сказал:

— И сколько, он думал, окажется этих свидетелей? Я имею в виду — сколько человек он ожидал застать в доме Клаттера?

— Я тоже хотел это выяснить. Но он и сам точно не знал. По крайней мере четверых. Возможно, шестерых. Надо было учитывать, что могут быть гости. Он считал, что мы должны быть готовы справиться с дюжиной.

Дьюи застонал, Дунц присвистнул, а Смит, улыбнувшись бледной улыбкой, добавил:

— Мне тоже показалось, что двенадцать человек — это перебор. Но Дик на все говорил — «верняк». Мы, говорил, пойдем туда и размажем их мозги по всем стенам. У меня было такое настроение, что я потащился за ним. Но еще — чтобы быть до конца честным — я верил в Дика. Он казался мне практичным, мужественным, да и деньги мне были нужны не меньше, чем ему. Я хотел получить свое и свалить в Мексику. Но я надеялся, что мы сможем обойтись без насилия. Если наденем маски. Мы много об этом спорили. По пути в Холкомб я хотел остановиться и купить черные чулки, чтобы надеть на голову, но Дик считал, что его узнают даже под чулком, потому что у него перекошенная физиономия. И все равно, когда мы приехали в Эмпорию…

Дунц перебил:

— Погоди, Перри. Ты забегаешь вперед. Вернись в Олат. Во сколько вы оттуда уехали?

— В час. В час тридцать. Мы отправились сразу после завтрака и заехали в Эмпорию. Там мы купили резиновые перчатки и моток шнура. Нож, ружье и патроны Дик взял из дома. Но он не захотел искать черные чулки. Мы здорово повздорили по этому поводу, и где-то в пригороде Эмпории, увидев католическую больницу, я уговорил его остановиться, зайти туда и попытаться купить черные чулки у монашек. Я знал, что они такие носят. Но он только сделал вид. Вышел и сказал, что они ему не продали. Я был уверен, что он даже не стал спрашивать, и Дик сам признался: сказал, что это была дурацкая мысль, что монашки могли принять его за сумасшедшего. После этого мы не останавливались до самого Грейт-Бенда. Там мы купили пластырь. И пообедали. Съели мы много, и я задремал в машине. Когда я проснулся, мы уже въезжали в Гарден-Сити. Город был словно вымерший. Мы остановились заправиться на бензоколонке… Дьюи спросил, не помнит ли он, на какой именно.

— Кажется, это была «Филипс-66».

— Сколько было времени?

— Около полуночи. Дик сказал, что до Холкомба осталось семь миль. Весь остаток пути он говорил сам с собой — здесь должно быть то, здесь должно быть это, вспоминал, что ему рассказывал этот тип. Я даже не заметил, как мы проскочили Холкомб, — такой это маленький поселок. Мы пересекли железную дорогу. Внезапно Дик сказал: «Это здесь, это должно быть здесь». Там был въезд на частную дорогу, обсаженную деревьями. Мы притормозили и погасили фары. Они были не нужны. Хватало луны. На небе не было ни облачка, ничего. Только эта полная луна. Светло было как днем, и когда мы свернули на дорожку, Дик сказал: «Погляди, какой размах! Амбары! А дом! И не говори мне, что у этого парня не водятся деньги». Но мне не понравилась атмосфера этого места: чересчур солидная. Мы остановились в тени деревьев. Пока мы там сидели, зажегся свет — не в главном доме, а в маленьком домике в сотне ярдов левее. Дик сказал, что там живет работник; на его плане это было отмечено. Но оказалось, что этот проклятый домик ближе к дому Клаттера, чем предполагалось. Потом свет погас. Мистер Дьюи — вы говорили про свидетеля. Это вы его имели в виду — работника?

— Нет. Он не слышал ни звука. Но его жена укачивала больного ребенка. Он сказал, что они всю ночь не спали.

— Больной ребенок. А я-то думал… Пока мы еще сидели, свет снова зажегся и снова погас. И я, конечно, занервничал. И сказал Дику, что выхожу из игры. Если он собирается туда идти, пусть идет один. Он завел мотор, и я подумал — уезжаем, слава богу. Я всегда доверял своим предчувствиям; они не раз спасали мне жизнь. Но на полпути к шоссе Дик остановился. Он был зол как черт. Я понимал, о чем он думает. Вот собрался сорвать такой куш, вот мы проделали такой долгий путь, а теперь этот придурок хочет пойти на попятный. Он сказал: «Может, ты думаешь, что у меня кишка тонка пойти туда одному? Что ж, клянусь Богом, я покажу тебе, у кого из нас кишка тонка». В машине была какая-то выпивка. Мы оба глотнули, и я сказал ему: «Ладно, Дик. Я с тобой». Мы повернули обратно. Остановились там же, где до этого, в тени деревьев. Дик надел перчатки; я тоже. Он взял нож и фонарь. Я нес ружье. В лунном свете дом казался огромным и пустым. Помню, я молился, чтобы там и в самом деле никого не было… Дьюи перебил:

— Но вы же видели собаку?

— Нет.

— Там был старый пес, который боится оружия. Мы не могли понять, почему он не залаял. Единственное объяснение — он увидел ружье и убежал.

— Ну, я не видел ни собак, ни людей. Вот почему я не поверил, когда вы сказали, что есть очевидец.

— Не очевидец. Свидетель. Человек, чьи показания связывают тебя и Хикока с этим убийством.

— А-а. Угу. Угу. Он, значит. А Дик всегда говорил, что он побоится. Ха!

Дунц, не давая Перри уклониться от темы, напомнил:

— Хикок взял нож. Ты нес ружье. Как вы попали в дом?

Дверь была не заперта. Боковая дверь. Через нее мы сразу попали в кабинет мистера Клаттера.

Подождали в темноте. Прислушались. Но ничего, кроме ветра, не услышали. Снаружи завывало не на шутку. Было слышно, как шумит листва. Единственное окно закрывали жалюзи, но сквозь них проникал лунный свет. Я закрыл их наглухо, и Дик включил фонарь. Мы увидели стол. Сейф должен был находиться в стене сразу за столом, но мы не могли его найти. Стена была облицована панелями, на ней висели книжные полки и карты в рамках. На одной полке я заметил потрясающий бинокль и решил, что, когда мы будем уходить, я его заберу.

— И забрал? — спросил Дьюи, поскольку бинокль нигде не упоминался.

Смит кивнул.

— Мы его продали в Мексике.

— Извини. Продолжай.

— Ну вот, когда мы не смогли найти сейф, Дик погасил фонарь, и мы в темноте двинулись через