А людей на трибунах нет. Где они? – вон, за окном пожилой мужчина в выцветшем пальто ворошит деревянной лопатой сугроб. Прошла пара клошаров с испитыми лицами. По булыжникам мостовой лениво зацокали подковы – проехал фиакр. Мелькнула стайка замерзших студентов. Всё по-будничному. Так, наверное, и должно быть перед концом света.

Желание работать спряталось куда-то очень глубоко. Хочется прожить этот день без суеты. Надо завершить портрет, но только позже. Главное, не пропустить момент, когда волнение перерастет в панику.

Художник вспомнил о саде мсье Соважа. Стоит заглянуть туда напоследок. Зимой мало что увидишь, но пусть перед наступлением рокового часа старый дом откроет последний секрет.

Анж подошел к единственной в доме двери, которую еще не открывал. Отодвинул засов и потянул за ручку. Дверь скрипнула, с косяка посыпались кусочки отслоившейся краски.

Сад дышал тем же домашним уютом. Прямоугольник невысокого забора огораживал несколько конусообразных клумб, из которых торчали длинные засохшие стебли. На вершине средней клумбы были вкопаны качели. Вместо привычного деревянного сиденья на цепях висел диванчик с мягкой спинкой. Немного в стороне находилась круглая беседка, крышу которой поддерживали деревянные колонны, увитые порыжевшими стеблями дикого винограда. Художник поднялся к качелям и, смахнув снег с дивана, примостился на самом краю. Жаль, что рядом нет Светланы. Наверное, она не раз сидела здесь с мсье Соважем и рассказывала… О чем? Может, о не найденном пока избраннике.

Некоторое время Анж вспоминал события, которые соединили его с девушкой. Папаша Фредэ и барон Пижар, принесшие ему странный напиток. Беседа на газоне возле «Улья» о совах. Глина в руках Дуниковского превращается в бюст… Потом карнавал, первое появление таинственной незнакомки, пари, скрип стола под танцующими. Бесславная дуэль в Люксембургском саду, наспех вырытая могила для собаки… Мост, близкая смерть, полицейский инспектор. Снова мост, прелестный ангел, ощущение счастья…

Первая ночь. Полная боли жизнь Орфелины. Смерть родителей, унижение, бегство, падение с трапеции… После – утро, букетик фиалок, новое платье, синематограф, ступени Сакре-Кёр, германский моноплан… Мадам Донадье и знакомство с мсье Соважем…

Внезапная вспышка в месте открытого перелома судьбы. Странная открытка; путешествие в карете, украшенной разноцветными огоньками. Репетиции. Ссора Светланы с Кристеллой. Спектакль. Битва в небесах.

Париж. Рассвет. Смерть.

Дальше вспоминать расхотелось. Жаль, Светлана отстала по пути. Не откроется дверь в сад, не появится на пороге стройная фигурка, не позовет ласковый голос.

До боли захотелось взглянуть на портрет. Анж быстрым шагом направился в дом. За его спиной покачивался на цепях опустевший диван.

Художник на минуту остановился в прихожей и неожиданно для себя свернул на половину мсье Соважа. Торопливо откинув край ковра, он ввалился в каморку и впотьмах нащупал на столе древнюю маску. Она оказалась сухой. Анж бережно поднял ее и унес в комнату Светланы. Там он поднес личину к зеркалу.

Художник представил, что это вовсе не маска, а лицо любимой отражается в его собственном зрачке. Возникло волнующее впечатление, что душа Светлячка витает где-то рядом…

Мадам Донадье разумно решила, что Дежану не стоит приносить скоропортящиеся продукты. В ее корзинке он нашел большую булку, две упаковки чая и несколько банок со свиной тушенкой.

Заглушив голод, художник тщательно вытер руки ветошью и смешал краски на палитре.

Часы в гостиной мсье Соважа пробили одиннадцать. Не стоит спешить. Кропотливая предварительная подготовка принесла уверенность в силах.

Теперь можно браться за холст. Точка за точкой, мазок за мазком. Краску надо накладывать легким касанием. Что ж, приступим!

Лицо Селены изображено почти в фас, лишь чуть-чуть повернуто вправо. Значит, на правом зрачке следует учесть деформацию отражения… Спрашивается, зачем? Ведь решил рисовать схематично, без подробностей. Нет же, надо всё доводить до совершенства. Так можно и не успеть до полуночи. Ничего, спокойно, без волнения, иначе можно всё испортить…

Правый глаз готов. Левый, обращенный к зрителю, самый сложный. Хорошо, что правильно смешал белила и краплак, точно под цвет лица. Только надо слегка затемнить…

Около часу дня, за мгновение до беды, Анж почувствовал: что-то произойдет. От напряжения свело руку, игла внезапной боли пронзила локоть. Острие пера прочертило короткую, но глубокую линию по поверхности холста. Некоторые волокна оказались вспоротыми, и это было непоправимо. Сердце художника словно покрылось инеем, в то время как на лбу мгновенно выступил пот. Дежан застыл, не в силах оторвать взгляд от перечеркнутого наискось смешливого зеленого глаза. Анжу показалось, что в его душе рушится вселенная…

Влекомые необъяснимым порывом, к вечеру у дома Дежана начали собираться люди.

С Монпарнаса ехали Архипенко, Бранкузи, Сутин, Дуниковский – поляк вез с собой отлитый в бронзе бюст художника. Модильяни, Пикассо, до этого проведшие ночь в «Резвом Кролике», прибыли первыми и выглядели ничуть не уставшими. Их сопровождал Зборовский. Немного позже пришли Макс Жакоб с Гертрудой Стайн, почти вслед за ними Эренбург и композитор Эрик Сати. Под плафоном газового фонаря остановились папаша Фредэ и барон Пижар. Около замершего на другой стороне улицы такси в одиночестве курил Гастон Маранбер. В фиакре прибыли Сюзанна Валадон с Утрилло. Опершись на тросточку, замер у фасада вечно сонный маршан Амбруаз Воллар.

Казалось, невидимый, но очень сильный магнит притягивал сюда весь творческий Париж. Прибывшие вполголоса беседовали, не думая о причине встречи. Казалось, что они заранее сговорились о всеобщей ночной прогулке у Восточного вокзала.

Полчаса спустя с противоположных концов улицы подошли еще две многочисленные группы. Это были молодые люди – красивые, хорошо одетые парни и девушки. Никто не заметил, что в лицах вновь прибывших есть некие сходные, едва ли не родственные черты. Почти одинаковыми были удлиненные овалы лиц, тонкие переносицы и маленькие полные губы, темные веки, большие глаза, в основном карие и голубые. Обе группы расположились поодаль, не смешиваясь между собой, но время от времени бросая друг на друга настороженные взгляды.

Зрители собрались на последний акт Спектакля Судьбы. Когда Анж отдернул занавески и вернулся к холсту, он не заметил, как на улице около сотни людей одновременно обратили лица к его окнам. В воздухе бушевал ледяной ветер, но никто не чувствовал пощечин, которыми их награждала ледяная пурга.

…Ощущение гибели вселенной было лишь в первый момент, когда Анж со стоном уронил перо на пол. Не было ни разочарования, ни отчаяния, он не проклинал себя за неловкость. Наоборот, в душе постепенно рождалась злость, за нею – упрямство. Художник подавил порыв ярости и с нарочитой неторопливостью прошелся по комнате, массируя руку.

Когда судорога отпустила, он еще с полчаса ощущал ноющую боль в локте и плече.

Глупо бросать почти готовую работу из-за поцарапанного дюйма холстины. Вот если бы материя была пропорота насквозь… Ведь не впервые же с ним происходят подобные неприятности.

Дежан поднес лупу к портрету. Никакой драмы, просто надо немного подчистить распушенные края нитей. Придется заново подрисовать часть глаза, но это мелочь. Главное, сам зрачок не затронут. Ну, разве что при очень близком рассмотрении будет видна ложбинка. Всего лишь осыпался крохотный, меньше спичечной головки, кусочек краски. Анж поднял с пола перо, поддел им каплю смеси и в два мазка устранил погрешность.

Я в шаге от завершения, вдруг с особой отчетливостью осознал художник. Остался только зрачок, в котором не хватает пятнышка определенной формы. Работы на полчаса, тем более что это пятнышко он уже рисовал десятки раз на бумаге.

Дежан откинулся на спинку стула, с наслаждением расслабил шею и плечи. Боль ушла – и хорошо.