– Кто ты? – спросил он.

– Я твой ангел. И теперь всё будет хорошо.

– Что ты сделала со мной?

– Помогла вспомнить.

– Но зачем? Я не хотел вспоминать!

– Это было необходимо. Иначе ты не поймешь остального.

– Пусть так. Что значит – остальное?

– То, что было перед нашей встречей.

– Как ты это сделаешь? Я всё… увижу?

Зеленые глаза под маской вспыхнули, обожгли его озорными искорками. Она рассмеялась звонко и непосредственно, прижала тонкие руки к его плечу – так, словно он был малышом и только что сказал милую глупость.

– Нет. Просто расскажу. А ты должен поверить.

– Этой ночью я мог убить Моди или погибнуть сам. Тебе смешно?

– Не волнуйся. Этого бы не случилось. Помешал бы вновь подошедший патруль или влюбленная пара, которая не вовремя забрела на мост. Рядом мог остановиться фиакр со сломанным колесом. Наконец, стая бродячих собак, которые отогнали бы тебя от моста. Но успела я. И это главное.

– Почему?

– Конечно же, ты не понял. Сейчас мы – самые главные в этом мире. Все события вертятся вокруг нас. И если мы будем стойкими, многое в мире изменится.

– Но откуда…

– Я знала это всегда. Почти с рождения. Не удивляйся.

– И обо мне?

– Именно о тебе – нет. Но мы должны были встретиться. Ты всё узнаешь.

– Это не сон? В последнее время я часто грежу… Слишком много видений…

– Видений? – переспросила она.

– Да… совы, такси… прибой…

– Я кое-что обещала, – Орфелина сбросила маску так быстро, что он не успел разглядеть ее лицо, поднялась на носки и мягко поцеловала его в губы.

Боясь поднять глаза, Анж смотрел на лежавшую под ногами венецианскую «вольто». При падении от фарфорового подбородка откололся кусочек. Пустые глазницы бессмысленно уставились на Дежана. По бокам серпантином вились концы разорванной ленты.

– Анжелюс Дежан, – серьезно сказала Орфелина. – Будь смелее. Ведь ты ради моей чести сражался на дуэли.

Да, конечно, теперь он имеет право. Художник поднял глаза.

Наверняка среди воинства Господнего есть не только могучие керубы- херувимы с рогатыми головами, не только гиганты-серафимы, способные поднять бурю своими шестью крылами и по Его приказу истребить целые народы. Им не нужно трубить в страшные трубы и ломать роковые печати. Их создал Вседержитель для услаждения взора. Он подобен гениальному скульптору, который создает лучшее творение своей жизни, чтобы любоваться им в одиночестве, вдали от посторонних глаз.

Такие шедевры божественной длани не поют осанну, не играют на арфах, не бьют в кимвалы. Они – любимые статуэтки на полках небесных шкафов. Им не дано понять собственное совершенство. Их великий ревнитель подобно истинному коллекционеру лишь порой приоткрывает завесу для самых талантливых, избранных земных творцов, чтобы показать настоящий идеал. И этим спасает их от разочарований в собственном таланте и даже от самоубийств…

Но Он же может и покарать видением красоты тех, кто вознесся в гордыне, потребовал равенства с Ним. Тогда явление идеала казнит страшнее огненного меча, ибо выжигает гордеца изнутри, пробуждает зависть и доводит до безумия. Не самое ли страшное для земного творца, когда он переживает последние секунды своего последнего вдохновения?!

– Кара ты или награда? – неистово шепчет Дежан. – Что я заслужил?

Зеленые глаза глядят внимательно и доверчиво.

Кроме этих глаз он ничего не замечает. Теперь вот они, полностью, всецело…

И художник задыхается под их изумрудными лучами, которые прекраснее лазурных морей, значительнее небесных светил, мудрее очага, зажженного в зимнюю полночь после дальней дороги.

– Награда за боль, – отвечают ему темные женские губы, и краем глаза он видит, как под их уголками появляются ямочки – это рождается улыбка…

Воздух наполняет аромат ночной фиалки.

– Ты сердишься на Моди, – вдруг говорит она.

Дежан отворачивается и смотрит на волны Сены.

– Для тебя это важно?

– Да. Более, чем ты думаешь. Он – благородная и чистая душа. Моди понимает любовь.

– Вот как? – упавшим голосом пытается иронизировать Анж; в его душе снова начинают виться ростки тьмы и страдания. – Надеюсь, ты не станешь рассказывать, как именно понимает.

– А ведь без него ничего бы не было… Точнее, было бы, но по-другому. Не так прекрасно…

– О чем ты?

Художник смотрит, как оживает река. Гаснут фонари. Снова плывут баржи; на востоке виднеется несколько лодок. По набережным уже начинают прохаживаться нарядно одетые мужчины и женщины. Дети еще спят.

Воскресенье.

– Моди помог нам встретиться.

Он оборачивается к ней всем телом – огромный, неуклюжий и… страшный.

– Что?!

Теперь он видит Орфелину полностью. Тонкая, стройная девушка стоит перед ним босиком на остывшем за ночь мосту. Ее карнавальный костюм кажется нелепым при солнечном свете. На смуглом лице, чуть широковатом, более похожем на славянское, беззащитная улыбка. В ней что-то от влюбленной гимназистки, которая чувствует близкий разрыв с любимым и отчаянно боится сказать лишнее.

Дежан ощущает внезапный прилив нежности. Он хочет закричать, что теперь это все не важно, что они вдвоем, и уже не может быть иначе!..

Какие простые, глупые слова, но кто из любивших не произносил их когда-нибудь… или не мечтал сказать! Хочется взять в ладони ее лицо и расцеловать – в глаза, в губы, в кончик носа. Расцеловать ангела.

– Моди нам помог, – быстро заговорила она, боясь, что Анж ее перебьет. – Он был первым, кого я встретила в Париже. Я поселилась возле Восточного вокзала и на следующий день на Монмартре встретила Амедео. Мы разговорились. Я сказала, что непременно должна увидеться с… одним человеком, и он галантно предложил свою помощь. Мне не было известно твое имя, но он сразу же узнал тебя по описанию. Адреса Модильяни не знал, но обещал порасспрашивать знакомых. Кроме того, он рассказал, что ты иногда бываешь в «Резвом Кролике». Не скрою, Моди оказывал мне знаки внимания, но я открыто сказала, что человек, которого ищу, очень мне дорог. Амедео заметно расстроился, однако подтвердил, что данное слово нарушать не намерен. Мы договорились встретиться вечером следующего дня возле виноградника на рю Сен-Винсент. Моди сообщил, что адреса так и не узнал, но зато уже видел тебя в кабаре. С опаской, что Амедео обознался, я взяла такси, и мы подъехали к «Кролику» так, чтобы можно было глядеть в окна. Ты сидел довольно далеко, за столом со свечой – слава этой свече, благодаря которой я узнала тебя! – и читал газету. Моди сказал, что ему необходимо отдать долг и зашел в кабаре. Я видела, как вы обменялись любезностями. Вдруг ты вскочил и бросился к двери. Я боялась, что ты меня узнал, и приказала водителю уезжать поскорее…

– Перчатка! Я заметил перчатку, – пробормотал Анж.

– Откуда ты знал, что она моя? – удивилась Орфелина.

– Потом, потом! Это видение… Но продолжай же!