прежде из такого не готовила. — Тут она вспомнила про Нино, и ее охватила паника: температура у него с каждой минутой растет! Надо побыстрее сделать то, что Альберто от нее ждет, взять пенициллин и — назад, но она понимала, если Альберто заметит, что она спешит, он нарочно будет тянуть время.
— Икра пойдет под соус к maccheroni, a foie gras можно обжарить, как бифштекс.
Ливия отыскала кастрюльку, чтобы вскипятить воду для пасты, и стала вскрывать консервы. Гусиная печенка, едва она лизнула ее, оказалась такой сочной, что, Ливия чуть не поперхнулась от неожиданности; икра была свежая, маслянистая и очень соленая. Ливия добавила сливочного масла и мускатного ореха, но совсем немного.
Все время, пока готовила, она чувствовала, как Альберто не спускает с нее глаз. Избегая возможности встретиться с ним взглядом, Ливия пыталась отвлечься приятными кухонными обязанностями: помешивала макароны, подсыпала пряности и специи, послеживала за огнем. Лучше не думать о том, что ей предстоит после всего этого.
— Готово, — сказала она наконец.
— Накрой на двоих. Сегодня ужинаешь со мной.
Ливия накрыла стол на двоих. На тарелку Альберто наложила гору пасты, себе — только одну ложку.
— Что так мало? — спросил он.
— Я не голодна.
— Может, кое-что из следующих блюд тебе больше понравится, — криво усмехнулся Альберто.
Откупорил бутылку французского вина, налил в два стакана и один пододвинул к Ливии. Затем, подоткнув за ворот салфетку, принялся накручивать на вилку и направлять в рот пасту, причмокивая от удовольствия.
— За повариху! — сказал он, поднимая стакан.
И опрокинул стакан, даже не удосужившись прожевать пищу.
Альберто продолжал поглощать гору пасты, то и дело обильно прихлебывая вино из стакана.
— Давай гусиную печенку, — рыкнул он. — Я все разом хочу.
Ливия пошла и принесла с плиты обжаренную foie gras. Альберто подцепил паштет вилкой и отправил в рот, сопроводив комом пасты и хлебком из стакана. Намотанной на вилку пастой ткнул в сторону Ливии.
— Теперь — ты.
— Я? Прямо сейчас?
— А что? Сегодня желаю все три блюда одним разом. — Он кивнул в сторону стола. — Сама, небось, знаешь, что делать.
Как во сне, Ливия поднялась со стула, стянула через голову платье. Оставшись нагишом, взобралась на стол. И заставила себя ни о чем больше не думать.
Когда все закончилось, она пошла на кухню и прополоскала рот заветным вином Альберто. Тот поднялся и пошел в кладовку. Вытащил маленькую упаковку, кинул Ливии.
— Твой пенициллин!
Она взглянула возмущенно:
— Но тут всего одна ампула! Ты сам сказал, нужно, чтоб на целых две недели хватило!
Его глаза блеснули затаенным победным огнем — триумфом человека, сознающего, что сделка удалась.
— Значит, завтра еще придешь!
— И завтра отдашь мне все остальное?
— Нет, — сказал Альберто. — Завтра дам тебе еще одну ампулу. А послезавтра — еще одну.
— Скотина! — в сердцах бросила Ливия.
Он потянулся, запустил свои жирные пальцы ей в волосы.
— Разве тебе не лестно? Ты ведь такое лакомство, которое можно есть и есть, и все будет мало?
Ливия почти дошла до дому, как вдруг приступ тошноты подкатил к горлу. Согнувшись пополам рядом с тропинкой, она исторгла жирную пищу Альберто прямо на вулканический шлак и пепел.
В полубреду Нино дернулся от укола в плечо, Ливия склонилась над отцом, и мягкие пряди ее волос коснулись его щеки:
— Ш-ш-ш… — успокоила она. — Просто пчелка куснула. Пчелиное жало. Сейчас легче станет.
Во время извержения аэродром оказался отрезанным от окружающего мира, даже радио выдавало лишь однообразное завывание и искаженные, утопленные в шипении голоса. Но вот, как только шлаковая буря улеглась, связь стала понемногу восстанавливаться. Едва слышные голоса из Неаполя утверждали, что бульдозеры уже начали работать по очистке дорог, но, судя по всяким сообщениям, становилось также очевидным, что нормальная жизнь восстановится еще не так скоро. Пространство площадью в двадцать квадратных миль густо покрывал обожженный шлак. Под его тяжестью рухнули крыши. Виноградники были сметены, посевы побиты, скот загублен. Ходили слухи, что иные деревни завалены, крыши торчат из черноты камней, будто дома провалились в землю. Но был еще и урон, нанесенный самой лавой: она расплавила трассы канатных дорог, сжигала городки и деревни на своем пути.
Джеймс оказался в непривычной для себя роли чуть ли не героя. Не только благодаря тому, что выступил с заранее подготовленным планом эвакуации. Рассказ о его беспримерном переходе из Сан- Себастьяно в Терциньо уже сделался чем-то вроде местной легенды.
— Сами знаете итальяшек, — вещал майор Хеткот по радиосвязи. — На каждом шагу — сплошные предрассудки и чудеса. Теперь они уверяют, что вам, чтобы попасть в Терциньо, наверняка пришлось переплывать через лаву. Сама невероятность происшедшего дает им повод добавить новые краски. Правда, уж мы-то с вами понимаем, что вы просто делали свое дело. Немцы раздули целую историю из того, что союзникам пришлось разбомбить какой-то монастырь в Кассино, и, значит, то, что мы уберегли от извержения немало гражданского населения, лишь улучшит наши отношения с итальянцами. Мы собираемся организовать небольшое торжество, позовем фотографа из газеты, чтоб снял, как генерал пожимает вам руку. Возможно, вы даже удостоитесь почетной ленты.
— Честное слово, сэр, не надо бы…
— Понимаю, Гулд. Кому нужна вся эта суета! Но Управление настаивает.
Хоть это и льстило самолюбию, но мысли Джеймса были только об одном: жива ли Ливия, и если жива, где она сейчас. Сначала он считал, что, как и население других деревень, жители Фишино были эвакуированы. Потом до него дошли слухи, будто некоторые от эвакуации отказались.
Неизвестность доводила его до исступления. До всех этих событий любовь к Ливии была солнечной и оптимистичной. Теперь же страх, что она, возможно, покалечена или убита, впервые в жизни наполнил Джеймса всеми присущими любви треволнениями. Он понимал, что было безумием позволить ей отлучиться хотя бы на минуту. Но он и сам оказался в западне между извергавшимся вулканом и воинскими обязанностями. Снедаемый нетерпением, Джеймс ждал, когда вновь очистят дороги, чтобы можно было поехать и все разузнать.
Если с Ливией все в порядке, пообещал он себе, я сделаю ей предложение. Пусть нам придется держать это в тайне от всех, но пусть она знает, как я к ней отношусь.
Нино не становилось ни лучше, ни хуже. День за днем, подобно двум противоборствующим армиям, вели в недрах его крови отчаянную борьбу антибиотики с инфекцией. Строго говоря, силы были практически равны. Однако Нино все-таки хуже не становилось, и это уже служило признаком того, что инфекция понемногу отступает, и у Маризы затеплилась надежда.
Всю неделю Ливия каждый день появлялась у Альберто Спенса. Каждый день выполняла то, что предусмотрено сделкой, и каждый день он вручал ей по одной ампуле пенициллина.
К пятым суткам ее уже перестало тошнить после визита. Она просто делала свое дело.
