— У вас деньги — pazzo,[59] — недовольно сказала она. — «Шилли», «шестипенни», «полупенни» всякие. И что это такое: «полкороны»?
— Полкроны — это два шиллинга и шесть пенсов.
— Тогда «корона» — сколько?..
— Нет, такого не бывает, — поспешно сказал он. — То есть, да, сама «корона» — это то, что у короля на голове и стоит целое состояние. Успокойся, постепенно ты выучишься. Просто надо знать, что у нас считают не десятками а дюжинами.
— Уф! — выдохнула она, подбочениваясь. — Все, на сегодня с английским покончено.
Он все равно продолжал спрашивать:
— А как ты попросишь, чтобы тебе отпустили маргарин?
— Что это: «маргарин»?
— Ну… хм!.. это такой жир. Наподобие гусиного. Чтобы на нем готовить.
— Гусиный жир «отпускают»? Почему бы не взять для готовки самого гуся и не вынуть из него жир?
Вероятно, английская кулинария — не самая подходящая тема для изучения английского языка. Джеймс попытался припомнить что-нибудь более привлекательное о своей родине.
— Хочешь, я представлю тебя королю?
— Ну, давай… — проговорила она, пытливо поглаживая большим пальцем чувствительную впадинку между его бедром и промежностью.
— Добрый вечер, Ваше Величество!
— Добри вичи, ваши феличе!
— Не окажите ли мне честь познакомиться с моей супругой?
— Очи ради знакоми с ваши феличе. Сейчас я поцелую твой член!
Хихикнув, Ливия скользнула в постели вниз, чтобы подкрепить свои слова действиями.
Джеймс умолк, отчасти потому, что то, что делала Ливия, было исключительно приятно, отчасти потому, что он только что назвал ее супругой.
Конечно же, они оба понимали ту главную причину, ради которой Ливия учит его язык: ради непроизносимой вслух возможности для нее в один прекрасный день уехать с ним в Ангию, чтоб там в пивной заказывать пиво пинтами. И все же пока это оставалось всего лишь предположением, впрямую еще не обсужденным и, разумеется, формально не выраженным.
Ливия издала легкое «Ах!», удовлетворенная результатом своих поцелуев. Она провела кончиком языка от основания до самой верхушки. Ее глаза, бесстыдно, и в то же время серьезно, смотрели ему прямо в глаза, пока она ласкала губами, и покусывала, и потягивала его член, и, наконец, с готовностью, переведя дыхание, забрала его глубоко в рот целиком.
В этот миг у него не было никаких сомнений, что он хочет, чтоб так было всегда. Ее щедрость, ее страсть, ее чувственность… он ее обожал.
— Ливия… — начал он.
— М-м-м-м?..
Он заколебался. Может, в конце концов, это не самый лучший момент? Делать предложение, когда твоя любовница так идеально, так мягко удовлетворяет тебя ртом, — не слишком ли это легкомысленно, использовать эту ситуацию для выражения серьезных брачных намерений? Нужны цветы, лунный свет, свечи — еще должно быть, черт подери, кольцо. И соискатель в начищенных до блеска ботинках, с сияющей пряжкой на поясе, должен опуститься на одно колено, а не лежать, развалясь, полуголый, постанывая в экстазе, поперек кровати о четырех столбах, с любовницей, которая припала к нему сверху.
Он прикрыл глаза, бедра непроизвольно подрагивали, когда она их покусывала.
Предложение надо заранее обдумать и спланировать. Уж что-что, а это он умеет: он вполне сумеет обставить все наилучшим образом.
Когда Джеймс, не в силах больше ждать, притянул ее к себе, чтобы поцеловать, внезапно его пронзила другая мысль. Предложение придется делать тайком. Если по армейским законам брачному офицеру запрещается вступать в брак, вряд ли руководство будет счастливо оттого, что у него здесь появилась невеста.
Глава 35
Несмотря на толстые каменные стены и деревянные ставни на окнах, духота в помещении стояла нестерпимая. Джеймс сидел за письменным столом, пытаясь составить рапорт. То и дело ему приходилось утирать платком лицо. Даже писать было трудно: ручка выскальзывала из пальцев.
Услышав шорох, он поднял глаза. Ливия стояла босяком, прислонившись к раскрытой двери.
— Привет, — сказал он. — Давно тут стоишь?
— Не очень.
— Что-нибудь нужно?
Она скорчила гримаску.
— Жарко!
— Не то слово! — кивнул он. Кивнул на свой рапорт. — Мне, к сожалению, надо это закончить.
— Хочешь, чтоб я ушла?
Расстегнула пуговку на платье, стояла, обмахивалась рукой.
— Нет, конечно же, нет, но — к сожалению, долг обязывает.
— Ну да, конечно.
Он написал очередную фразу и поднял глаза. Она все еще стояла в дверях, и, как ему показалось, расстегнула еще одну пуговку.
— Я не могу нормально работать, когда ты тут стоишь и смотришь, — воззвал он.
— Вижу.
— И, клянусь, мне нужно закончить этот рапорт.
Через пять минут она вернулась.
— Я принесла тебе холодного лимонада. — Она поставила перед ним на стол стакан.
— Очень чутко с твоей стороны.
— Жарко, трудно работать, да? — Она подхватила одну из его папок и принялась теперь обмахиваться ею, как веером.
Листок вырвался и осел на пол.
— Увы, над погодой я не властен, — сказал он, поднимая выпавший листок и забирая папку у нее из рук.
— А мне делать нечего. Все уже в духовке стоит.
— Угу, — отозвался он.
Джеймс составлял записку, где перечислял действия для предотвращения разворовывания художественной галереи, потом перекинулся на кражу армейского кинопроектора.
— Почему б тебе не устроить сиесту?
— Отличная мысль! — воскликнула она, просияв. — А тебе?
— Я, к сожалению, не могу.
Джеймс просматривал докладную на солдата, за пять тысяч лир согласившегося не реквизировать у богатых итальянцев их автомобиль. «Считаю нужным подвергнуть аресту», подписал он внизу.
— Какой ты деловой, все воюешь и воюешь.
— Воюю.
— С какими, должно быть, важными военными тайнами ты все время связан. Расскажи, что у тебя сегодня? Новый план наступления? Или читаешь какое-то важное воззвание Гитлера?
— Ничего интересного, — буркнул Джеймс. — Но надо это все закончить.
