— Джеймс?
— У-ум?
— Я все хотела тебе сказать…
— Выкладывай.
Они чистили картошку, и прежде чем продолжить, Ливия смыла с пальцев приставшую кожуру.
— Иногда ты бываешь слишком обходительный.
— Ты считаешь?
Пауза.
— Понимаешь, — сказал Джеймс после некоторого раздумья, — таким меня воспитали. Прежде всего, в отношении к слабому полу и вообще.
— Вот, например, когда ты открываешь дверь и пропускаешь меня вперед, — продолжала Ливия, как бы не слыша, — это очень приятно….
— Ну как же! Вот тебе и пример. Джентльмен всегда должен пропускать даму вперед.
— …но бывают и другие случаи, — сказала она с нажимом, — когда это не годится.
— Не годится?
— Угу, — она перенесла горсть помидоров в раковину. — Да, иногда мне приятно, что ты стараешься, чтоб я… была впереди. Но иногда тебе незачем так уж стараться.
— Гм! — Он подошел, чтоб обмыть руки.
— Вот я готовлю еду, и мне неприятно, когда люди, убрав со стола локти, едят и из вежливости что- то говорят. Мне надо, чтоб они ели жадно, чтоб выпачкали губы и щеки, чтоб болтали с набитым ртом, чтоб друг у дружки старались вырвать кусок повкуснее, может, даже, чтоб немного по-свински себя вели. Потому что, пойми, я трачу уйму времени, чтоб приготовить вкусно, потому мне в удовольствие думать, что те, кто едят, получают от этого удовольствие.
— Словом, ты хочешь, — с расстановкой произнес он, — чтоб я в постели вел себя с тобой, как свинья?
— Ну, хотя бы иногда.
— Никаких разговоров?
— Вежливых разговоров. Похвала стряпухе всегда кстати.
Джеймс в постели с Ливией. Но не лежит, он сидит, скрестив ноги, играя в игру, которая в его детские годы называлась «шлёпки», в то время как Ливия, как выяснилось, знает аналогичную игру, но под названием «schiaffini», или «хлопушки». Правила просты. Оба прикладывают выставленные вперед руки ладошка к ладошке, так, чтобы безымянные пальцы едва касались. Потом стараются по очереди шлепнуть друг дружку по тыльной стороне руки. Если партнер избегает удара, все начинается сначала. Если руку отдернуть до того, как по ней ударили, или если тот, кто бьет, попадет по руке, тогда он же бьет снова.
Джеймс обнаруживает, что Ливия чрезвычайно ловко играет в «шлёпки». На одно его попадание приходится целая дюжина с ее стороны, и даже когда ему удается точно попасть, он так сильно при этом суетится, что удар получается слабый. Ливия же умудряется шлепнуть, прежде чем ему удается увернуться, да еще и припечатать так звонко, что тыльная сторона его руки уже горит, как будто ее атаковала дюжина пчел.
— Ой! — вздрагивает он, когда она снова бьет ему по руке, и опять: — Ой! Ой! Ой! — потому что она ударяет три раза подряд.
Ладно, думает он, на этот раз увернусь!
— Ты дернулся! — бросает Ливия, поглощенная игрой.
— Нет же, я… ой!
Пока он отвечает, она успевает еще раз звонко шлепнуть ему по руке.
— И где ты только так насобачилась? — вздыхая, говорит он.
Она снова шлепает его правой рукой.
— У итальянских девушек богатая практика набивать мужчинам пощечины. А у меня реакция быстрая.
— Эй! Моя очередь! — Он отвешивает ей удар от души.
— Очень больно! — возмущается она.
— А ты как меня лупила?
На этот раз он замахивается легонько, и она легко ускользает, и тут же хлопает его, прежде чем он успевает свести вместе руки.
— Жулишь — я не подготовился!
— Вот еще! Когда хочу, тогда и бью!
— В Англии тебе бесчинствовать не дадут.
— А мы в Италии, потому и играем по итальянским правилам.
Она снова бьет его по руке, и он валится назад, потянув ее за собой.
— Э-эй! — протестует она. — Пока еще моя очередь!
— А я прекращаю игру! — говорит он, скручивая ей руки так, что она падает к нему на колени. — И играть будем вот во что!
Она выгибается, он для начала шлепает ее по заду, видит, как она прикрыла глаза от удовольствия. Как все-таки много в сексе, думает он, от детской игры. Но вспоминает, что чересчур галантным быть не следует, и на этот раз пренебрегает ее визгом и протестами, пока те не перерастают в удовлетворенное бормотание.
После он натягивает рубашку, и когда застегивает пуговицы, она замечает у него в нагрудном кармане листок бумаги.
— Что это? — спрашивает она, вытягивая листок.
— А, это… — Он смущен. — Письмо.
— Важное? — спрашивает она опять, и сама себе отвечает: — Ну, конечно же, важное, иначе, зачем носить его у себя на сердце. — Принимается было разворачивать, вдруг смотрит на него, внезапно посерьезнев. — Это от Джейн?
— Да. Она пишет, что бросает меня.
— Давно это было?
— Давно. Еще когда я служил в Африке.
— А ты притворялся, когда со мной познакомился, что у тебя есть девушка, — поддевает она его.
— Да. Очень глупо было с моей стороны, правда?
— Очень, потому что я поняла, что ты врешь, и тогда стала искать другое объяснение этому. И все- таки, какая она?
Джеймс пожимает плечами.
— Ну же! Расскажи, какая она?
— Да я и сам толком не знаю, — медленно произносит он.
Это правда: все, что было связано с Джейн, рассеялось, как английская мгла, под неистовым итальянским солнцем, напитавшим Ливию.
— Хотя я думаю, что она очень смелая. Ведь, чтобы написать такое письмо, признаться, что, в конце концов, я ей не подхожу, наверно, требуется немало храбрости.
— Она влюбилась.
— Влюбившись, легче принимать решения, — соглашается он. — Да ладно, порви его!
— Ни за что! — вскидывается она.
— Тогда я порву.
Он берет у нее письмо и разрывает его на множество кусочков, подкидывает в воздух, как конфетти. Ему весело. Он лежит в постели с Ливией, и никакие события из прошлого теперь не имеют значения.
— Как-нибудь ты вот так же и мое письмо порвешь, — вдруг говорит она с грустью.
— Никогда! И потом, мы ведь не собираемся расставаться, значит, тебе и писать мне будет незачем.
