Джеймс решил не пополнять свою военную казну пожертвованиями от девушек. Однако все же они всучили ему набитый лирами конверт: он отнес его в Палаццо Сатриано, присовокупив к наличности в жестяной коробке.
Однажды Ливия приготовила ему на завтрак нечто новое, весенний омлет со свежим горошком и мятой. Потом объявила, что, пока он работает, она сходит на рынок. В тот день на обед были фасоль борлотти[55] и панчетта, а также рыба, определить вид которой Джеймс не смог, но Ливия сказала, что это orata[56] и что ее очень трудно достать.
— Мой предшественник говорил, что морская пища вызывает некоторое неудобство в смысле полового влечения, — произнес не спеша Джеймс, промокая тарелку кусочком хлеба.
— Все зависит от того, что считать неудобством, — загадочно сказала Ливия. — Есть такое высказывание у неаполитанцев: рыба в обед, сиеста без сна. Но я думаю, это потому, что рыба слишком легкая пища.
Оказалось, это действительно так: после обеда Джеймс не ощутил привычного желания вздремнуть. Хотя это могло быть и потому, что Ливия не подала вина. Джеймс слонялся по кухне, пытаясь вовлечь Ливию в разговор, но она, казалось, не была склонна беседовать. В конце концов он сдался, пошел к себе и прилег на кровать.
Но ни о чем, кроме Ливии, он думать не мог. Стоило прикрыть глаза, как перед ним мысленно начинали мелькать ее образы: Ливия смеется, Ливия стряпает, худенькие руки старательно чистят рыбу или скоблят картошку; блеск ее глаз, когда она плясала тарантеллу. Джеймс стонал, пытался настроить свои мысли на что-нибудь еще, но тщетно. Воображал себе, как она стоит перед ним, сверху расстегивая пуговицы платья…
Внезапный скрип двери заставил его открыть глаза. В комнату скользнула Ливия. Он соображал, что бы такое сказать, но произнес только:
— А, привет!
Она улыбнулась:
— Привет!
Джеймс чувствовал себя идиотом. Любой итальянец встретил бы ее потоком комплиментов и бурными признаниями в любви. А у него будто язык присох к горлу:
— Ливия…
Она сбросила туфли. Она уже взобралась к нему на кровать.
— Какая огромная, — сказала она, оглядываясь. — Сроду в такой огромной не спала.
И взглянула на Джеймса: дошло или нет.
Он потянулся к ней. Но она на мгновение удержала его руку своей.
— Послушай, — сказала она серьезно, — тут у нас должна быть полная ясность. В деревне, откуда я родом, строго запрещено вступать в любовную связь до свадьбы. Это очень верное правило. К некоторым вещам надо иметь особое отношение.
— Особое? — повторил он.
Джеймс был совершенно сбит с толку. Выходит, она пришла вовсе не затем, чтобы с ним спать.
— Потому в день свадьбы венчаются девственники. Но при этом каждый уже достаточно опытен в любовных делах.
Джеймс был уже совершенно поставлен в тупик:
— Я не понял…
Ливия широко улыбнулась:
— Успокойся, скоро все поймешь. Отнесись к этому, как к пище без мяса.
И скользнула в распахнутые руки Джеймса, обвилась вокруг него, и ее смех — сладкий, грудной, полный обещаний, — внезапно зазвучал у самого его уха.
Формально, думал Джеймс, я по-прежнему девственник. Все осталось, как было.
Он лежал на спине, Ливия прильнула к нему сбоку. Ее сонное дыхание щекотало ему под мышкой. Опустив глаза, он увидел розовый сосок, прижавшийся к его груди.
Девственник, и в то же время нет. Как это удивительно по-итальянски. Правило, которое и не правило, но которое, оказывается, преследует вполне благую цель. Ведь, очевидно, он мог бы оказаться полнейшим идиотом, если попытался бы изобразить из себя Казанову в первый же день их близости. Вместо этого она сумела показать ему, что приятно ей, и показать ему, что ему приятно, и он испытал неземные восторги, покрывая ее нежное прекрасное тело поцелуями, лаская ее губами и пальцами, слушая, как сладко она задыхается от исступления, когда он делал то, что ей особенно было сладко.
Он почувствовал, как она шевельнулась. И тотчас в нем мгновенно встрепенулась память о том, что только что между ними было; член, покоившийся меж ног, напрягся.
— М-м-м… — проурчала она, положив на его член руку.
Мгновение, и она стала его поглаживать, нежно лаская тонкими пальцами.
— Надеюсь, — сказал он, — я очень долго пробуду в девственном состоянии.
— Думаю, это зависит от нас.
Движения ее пальцев стали слегка активнее.
— Но, — сказал он через минуту, — если я правильно понимаю твои действия, возможно, они несколько преждевременны.
— «L'appetito viene mangiando». Аппетит приходит во время еды.
Очень скоро он убедился в абсолютной правоте ее слов.
Едва они снова приступили к взаимному исследованию своих обнаженных тел, в раскрытое окно проник колокольный звон. Церковные колокола, подумал Джеймс, но звонят не так, как обычно к утренней службе. Колокола звонили неистово, и он внутренне напрягся, предчувствуя какую-то новую тревогу.
— Успокойся, — сказала Ливия, не прерывая своих действий. — Разве ты не знаешь, что это?
— Понятия не имею, — признался он.
Она рассмеялась:
— Свадебные колокола! Кто-то венчается.
Глава 33
Он попытался работать, но все без толку, — внимание было совершенно рассеяно, в памяти то и дело ярко вспыхивали картины того, что было днем. Поднявшись из-за письменного стола, Джеймс пошел на кухню.
Ливия стряпала.
— Привет! — сказал он, расплываясь в улыбке, до нелепости довольный собой.
— Привет!
— Что-то не работается.
— Мне тоже.
— И еще я ужасно проголодался. Что у нас на ужин?
— Погоди, сам увидишь. Раз уж пришел, взбей-ка вот это, пожалуйста!
Взяв из рук Ливии миску с яичными белками, Джеймс принялся за дело. Она посматривала и, как ему показалось, довольно скептически.
— Ага, — сказала она через минуту. — Теперь ясно, в чем дело.
— Что, не так?
— Слишком сильно бьешь. Больше кистью надо водить. Вот так. — Она положила свою руку поверх его руки, показала. — Легонько, как бы отбивай от себя, не колоти. И кружи рукой. Не надо все время в одну точку.
— Неужели это так важно?
— Яичные белки — прихотливая штука, — сказала Ливия загадочно. — Иногда схватываются, а
