отпечатанные на ротапринте. Я прочел на титульном листе: «Собственноручные показания М. Н. Тухачевского, И. Э. Якира, А. И. Корка и Р. П. Эйдемана»… В президиум поступало множество записок, — собравшиеся хотели знать, будет ли выступать Сталин. Нам казалось, что только он может внести ясность в сложившуюся обстановку и дать ей оценку… Сталин, в частности, сказал: — Вижу на ваших лицах мрачность и некоторую растерянность. Понимаю, очень тяжело слышать такие обвинения в адрес людей, с которыми мы десятки лет работали рука об руку и которые теперь оказались изменниками Родины.

Но омрачаться и огорчаться не надо. Явление хотя и неприятное, но вполне закономерное. — Как бы ни были опасны замыслы заговорщиков, — говорил Сталин, — они нами разоблачены вовремя. Они не успели пустить свои ядовитые корни в армейские низы. Подготовка государственного переворота — это заговор военной верхушки, не имевшей никакой опоры в народе.

Но это не значит, что они не пытались завербовать кого–нибудь из вас, сидящих в зале, вовлечь в свои преступные замыслы.

Имейте мужество подняться на эту трибуну и честно рассказать.

Вам будут дарованы жизнь и положение в армии… Выступление Сталина в какой–то мере убедило собравшихся в преступных замыслах военных во главе с Тухачевским»54.

Стенограммы заседаний сохранились в Российском государственном архиве социально–политической истории.

1 июня 1937 года Заседание Военного Совета с участием приглашенных тт. командиров и политработников «Ворошилов. Товарищи, органами Наркомвнудела раскрыта в армии долго существовавшая и безнаказанно орудовавшая, строго законспирированная, контрреволюционная фашистская организация, возглавлявшаяся людьми, которые стояли во главе армии.

Из тех материалов, которые вы сегодня прочитали, вы в основном уже осведомлены о тех гнусных методах, о той подлой работе, которую эти враги народа вели, находясь бок о бок с нами»55.

Вводные даны, теперь — обязательный реверанс мудрым и прозорливым:

«Три месяца тому назад (на февральско–мартовском пленуме ЦК ВКП(б)) в этом зале заседал ЦК нашей коммунистической партии и здесь на основе огромного материала, добытого следственными органами Наркомвнудела в аналитических докладах т.т. Молотова, Кагановича, Ежова и Сталина было вскрыто подлое проникновение врага…

…Во главе всей этой работы, как и должно быть, разумеется, стоял Троцкий. К нему тянутся все нити. Он является душой, вдохновителем »56.

Все, как и должно быть. Воистину, если бы Троцкого не существовало, его следовало бы придумать. Собственно, Сталин так и сделал: он создал неустаревающую «страшилку», дав ей имя своего заклятого антагониста.

Предъявлять «все нити» нового дела Ворошилов не стал — ибо нити эти, как гласит старый афоризм, были белыми. Кажется, все — по плану. Но есть все–таки некоторые недоработки: «Нужно сказать, что не только Примаков, но и никто из других арестованных Тухачевского не называл»57. Тухачевского действительно никто из военных пока не называл, поскольку в то время еще не было высочайшей отмашки. Бывший Начальник отделения НКВД СССР А. А. Авсеевич на допросе в прокуратуре 5 июля 1956 года упомянул:

«…Примерно в марте месяце 1937 года я вызвал на допрос Примакова и увидел, что Примаков изнурен, истощен, оборван.

У него был болезненный вид…

Примаков и Путна на первых допросах категорически отказывались признать свое участие в контрреволюционной троцкистской организации.

Я вызывал их по 10—20 раз. Они при этих вызовах сообщили мне, что помимо вызовов на допросы ко мне, Примаков и Путна неоднократно вызывались на допросы к Ежову и Леплевскому…

Мне известно, что… Леплевский приказал на совещании Ушакову применить к Уборевичу методы физического воздействия»58.

Другой бывший сотрудник органов НКВД В. И. Бударев на допросе в прокуратуре 3 июня 1955 года рассказал:

«Дело Примакова я лично не расследовал, но в процессе следствия мне поручалось часами сидеть с ним, пока он писал сам свои показания. Зам. начальника отдела Карелин и начальник отдела Авсеевич давали мне и другим работникам указания сидеть вместе с Примаковым и тогда, когда он еще не давал показаний. Делалось это для того, чтобы не давать ему спать, понудить его дать показания о своем участии в троцкистской организации. В это время ему разрешали в день спать только 2—3 часа в кабинете, где его должны были допрашивать, и туда же ему приносили пищу. Таким образом его не оставляли одного… В период расследования дел Примакова и Путна было известно, что оба эти лица дали показания об участии в заговоре после избиения их в Лефортовской тюрьме»59.

(Леплевский, Ушаков, Фриновский и др. в 1938—1940 годах были расстреляны вместе с Ежовым — конвейер работал без сбоев.) Люди, воспитанные с 1917 года системой, культивировавшей беззаконие, и эту систему успешно укреплявшие, стали ее же заложниками. Вырваться оказалось невозможно.

Сильнее всего был парализующий волю страх перед неотвратимым. При полной аберрации понятия «справедливость », замененного большевиками на «целесообразность », рассчитывать было не на что. Они ждали своей очереди и пытались избежать грозившей участи. Никто не хотел стать следующим. Такие категории, как дружба, порядочность, уже не существовали: доминировал звериный инстинкт биологического самосохранения. Только биологического — ибо личностное, нравственное начало было раздавлено. «Лучше страшный конец, чем бесконечный страх», — считал Шиллер. Но обвинителям, смертельно боявшимся стать по мановению руки Сталина обвиняемыми, было не до поэта–гуманиста и его теорий.

«В армии сидели… люди, связанные между собой едиными контрреволюционными целями и задачами… Сила нашей партии, нашего великого народа, рабочего класса так велики, что эта сволочь только между собой болтала, разговаривала… шушукалась и готовилась к чему–то, не смея по–настоящему двинуться. Она дви нулась один раз, в 1934 году, 1 декабря они убили… т. Кирова.

…Они бросили пробный шар, они думали на этом прощупать силу сопротивляемости партии и силу ненависти народа к себе»60, — Ворошилов, предваряя выступление Сталина не пожалел красок.

Обычно лаконичный вождь на Военном совете выступил на редкость развернуто:

«Это военно–политический заговор. Это собственноручное сочинение германского рейхсвера. Я думаю, эти люди являются марионетками и куклами в руках рейхсвера. Рейхсвер хочет, чтобы у нас был заговор, и эти господа взялись за заговор. Рейхсвер хочет, чтобы эти господа систематически доставляли им военные секреты, и эти господа сообщали им военные секреты. Рейхсвер хочет, чтобы существующее правительство было снято, перебито, и они взялись за это дело, но не удалось. Рейхсвер хотел, чтобы в случае войны было все готово, чтобы армия перешла к вредительству с тем, чтобы армия не была готова к обороне, этого хотел рейхсвер, и они это дело готовили. Это агентура, руководящее ядро военно–политического заговора в СССР, состоящее из 10 патентованных шпиков и 3 патентованных подстрекателей шпионов. Это агентура германского рейхсвера. Вот основное. Заговор этот имеет, стало быть, не столько внутреннюю почву, сколько внешние условия, не столько политику по внутренней линии в нашей стране, сколько политику германского рейхсвера. Хотели из СССР сделать вторую Испанию и нашли себе и завербовали шпиков, орудовавших в этом деле. Вот обстановка»61.

Слово вождя — императив, руководство к действию.

И кто будет обращать внимание на мелочи, например, на то, что Сталин упрямо называет гитлеровские вооруженные силы — вермахт — рейхсвером. Между тем, оговорка симптоматична: «заговорщики» контактировали именно с рейхсвером, при президенте Гинденбурге, до прихода Гитлера к власти — выполняя стратегически военные задачи Советского Союза. Они же настаивали на сворачивании контактов с Германией после 1933 года Сталин сознательно подменял понятия.

Копии протоколов допросов арестованных, отпечатанные на машинке, приносили лично Сталину, внимательно следившему за ходом процесса. С Тухачевским у следствия то и дело возникали проблемы. Он «всполохами» пытался говорить правду, а не выбитый на допросах текст. Иногда обвинители оказывались неготовыми к его импровизациям.

Но чаще — «возвращали» подсудимого к сценарию. И тогда на страницах допросов возникал кафкианский смысловой абсурд.

«Подсудимый Тухачевский. Со времени гражданской войны я считал своим долгом работать на пользу советского государства,

был верным членом партии, но у меня были определенные, я бы не сказал политические колебания, а колебания личного, персонального порядка, связанные с моим служебным положением…

Я всегда, во всех случаях выступал против Троцкого. Когда бывала дискуссия, точно так же выступал против правых. Я, будучи начальником штаба РККА… отстаивал максимальное капиталовложение в дело военной промышленности и т. д. Так что я на правых позициях не стоял. И в дальнейшем, находясь в Ленинградском военном округе, я всегда отстаивал максимальное развитие Красной Армии, ее техническое развитие, ее реконструкцию, развитие ее частей…

Председатель. Вы утверждаете, что к антисоветской деятельности примкнули с 1932 года? А ваша шпионская деятельность — ее вы не считаете антисоветской? Она началась гораздо раньше.

Подсудимый Тухачевский. Я не знаю, можно ли было считать ее шпионской… Я сообщил фон Цюллеру данные… о дислокации войск в пограничных округах… Книжку — дислокацию войск за границей можно купить в магазине…

Председатель. Я хочу выяснить, все о Вашей антисоветской контр–революционной деятельности. Еще в 1925 г. Вы были связаны с Цюллером и Домбалем и были одновременно агентом и польской и германской разведок. Ведь Вы же знали, что имеете дело не с просто любопытным, а с офицером иностранной разведки.

Обвиняемый Тухачевский. Совершенно правильно. Я повторяю — не хочу смягчать свои показания. Я только хочу объяснить, что в то время у нас с немцами завязывались тесные отношения.

У нас был один общий противник — Польша, в этом смысле были и в дальнейшем, как я уже говорил, разговоры с генералом Адамс. С генералом Адамс мы говорили о наших общих задачах в войне против Польши, при этом германскими офицерами вспоми нался опыт 1920 года, говорилось, что германское правительство тогда не выступило против Польши.

Я опять повторяю, что это можно квалифицировать и должно квалифицировать как шпионскую деятельность.

Председательствующий товарищ Ульрих. Ваше заявление о том. Что у Вас был один противник — Польша, опровергается Вашим же заявлением о том, что Вы одновременно были связаны с германскими офицерами и с польским офицером–шпионом Домбалем.

Подсудимый Тухачевский. Я не знал,что Домбаль — польский шпион. Домбаль был принят в Советский Союз как член парламента, который выступал за поражение польской армии и за призыв в Красную Армию при вступлении ее в Варшаву. Под этим углом зрения было и мое знакомство с ним и встречи. Я знал его как члена ЦК Польской компартии. О шпионской деятельности я не знал…»62 На подобные реплики даже не обращали внимания.

«Председатель. Какие цели Вы преследовали, информируя германских офицеров о мероприятиях Красной армии?

Тухачевский. Это вытекало из наших разговоров о совместных задачах по поражению Польши. До прихода Гитлера к власти у нас были тесные отношения с Германским генеральным штабом…