объяснению.

Длинный стол стоял под развесистым деревом с восточной стороны дома. Обедающих было семнадцать: двенадцать взрослых и пятеро детей, восемь надиан и девять людей. Отея сидела в торце стола рядом с Эмори. На руках она держала восемнадцатого члена компании — младенца, наполовину надианина, наполовину человека.

Саймон никогда прежде не видел подобных существ, только слышал, что они сущест вуют. Кожа у младенца была цвета сельдерейного стебля. Большая голова, круглые надианские глаза и трепетные надианские ноздри. При этом глаза у нее (это была девочка) были как кофе с молоком, а носик — уменьшенная копия носа Эмори, на котором, правда, ноздри выступали как морские ежи на серой гальке. Уши отличались от человеческих только меньшим размером и походили на крошечные ракушки. Гладкокожую зеленую голову покрывали шелковистые светло-золотистые волосики.

Эмори обратился к собравшимся:

— Нашему полку, похоже, прибыло. Для меня большая честь представить вам Саймона и Люка и выразить надежду, что они примут мое приглашение составить нам компанию в путешествии на Поманок.

Раздались жидкие аплодисменты и невнятный приветственный гомон. Честно говоря, компания, как показалось Саймону, не внушала особого доверия. Входящие в нее люди выглядели не совсем здоровыми. Одна из женщин (она, как выяснилось, была той самой Рут, которая запуталась в вычислении стартовых координат) была толстой, с землистым лицом, драной соломенной шляпой на голове и ожерельем из серебряных колокольчиков на шее. Мужчина неопределенного возраста с огромными закрученными усами цвета ржавчины и крохотным, меньше абрикоса, подбородком все кивал головой и повторял: «Добро пожаловать, друзья, добро пожаловать, друзья, добро пожаловать…» Надиане были сдержаннее в одежде и поведении, но и в них чувствовалась странность. Две надианские женщины мрачно молчали. Мужчины, все трое, имели необычно возбужденный для надиан вид. Они сидели тесной кучкой, перешептывались и время от времени заходились в визгливом смехе, при этом шлепая друг друга по тощим спинам и ударяясь в воздухе тонкими ладонями.

Вот такие, значит, они — будущие колонисты. Посланцы в новый свет.

За едой Люк наклонился к Саймону и прошептал:

— Паноптикум.

Саймон шикнул на него и продолжил слушать соседку слева, молодую чернокожую девушку по имени Лили, с выкрашенными в рыжий цвет волосами и вытатуированными на щеках и лбу рунами, которая не догадывалась, что Саймон отнюдь не испытывал восторга от ее не прерывавшегося ни на секунду монолога о функционировании подъемной гидравлики в условиях дальнего космоса.

После обеда взрослые вернулись к работе, а дети разбрелись по двору. За столом задержались Саймон, Люк, Эмори и Отея с младенцем.

Эмори сказал:

— Понимаю, они все немного странные. Но зато добродушные.

— Не сомневаюсь, — согласился Саймон.

— Когда я начинал, у меня было вдвое больше народу. Но многие передумали. Нашли себе другие занятия. Влюбились, а их возлюбленные не захотели навсегда покидать Землю.

— Вы правда хотите, чтобы мы с вами полетели? — спросил Люк.

— Места хватит. Надеюсь, ты, Саймон, не обидишься, если я скажу, что Люка из-за его молодости нам было бы особенно приятно взять с собой. Ведь взрослые, которые доживут до конца полета, прилетят на Поманок стариками.

На руках Отеи захныкал ребенок. Она принялась укачивать его с упорством, которое Саймон замечал за всеми надианами.

— Мы должны по возможности разнообразить генофонд младших членов экспедиции, — сказала Отея.

— То есть вас интересует моя молодость и мои ДНК? — спросил Люк.

— Ты икседрольный, я правильно поняла?

— Ага.

— Уродство по наследству не передается. Ты об этом знаешь?

— Ну да…

— Я, надменная Тень, также пою войну, более долгую и великую, чем любая другая, — сказал Саймон громче, чем намеревался.

— Она никого не хотела оскорбить, — сказал Эмори. — Правда, От? Надиане вообще немного прямолинейнее нас.

— Просто я не люблю околичностей, — сказала Отея, неистово укачивая младенца. Оставалось только надеяться, что это в отдаленном будущем не скажется на здоровье ребенка. — В свое время приняла решение говорить все как есть.

— Интересно, — сказал Эмори Саймону, — что тебя так легко обидеть. Этого в тебе не запрограммировано.

— Моему голосу доступно и то, куда не досягнуть моим глазам.

— Собственно говоря, — сказал Люк, — то, что вам нужны моя молодость и мои ДНК, меня совсем не обижает. Если кому-то вообще интересно знать мое мнение.

— Твое мнение интересно всем, — сказал Саймон.

— Правдивость ему не вполне свойственна, — сказал Люк, обращаясь к Эмори. — Вы не находите это любопытным?

— Весьма.

— Может, не будете обсуждать меня так, будто меня здесь нет? — вмешался Саймон.

— Ты действительно делаешь успехи, — сказал Эмори.

— Идите к черту!

— Вот видишь! Понимаешь, о чем я?

Некоторое время спустя Саймон сидел в комнате у Катарины. Эмори и Отея снова взялись за работу. Люк пошел во двор играть с детьми. Со двора доносились голоса, по которым Саймон понял, что Люк предложил изменить правила какой-то игры и теперь терпеливо объяснял, почему это необходимо.

Катарина спала. Или находилась в похожем на сон оцепенении.

Саймон сказал ей:

— Они чокнутые. Все до одного.

Она открыла глаза и проговорила:

— Ты с ними.

— Не знаю. Можешь представить, каково это провести на корабле тридцать восемь лет с этими людьми?

— Ты с ними. Там счастливее.

— Откуда ты знаешь?

— Снился.

— Что тебе снилось?

— Тот мир. Снился.

— И что ты во сне видела?

— Ты идешь в горы. Меняешься. Как хочешь.

— Тебе снилось, как я меняюсь, гуляя по каким-то горам?

— Да.

— Что-нибудь похожее тебе раньше снилось?

— Нет.

— То есть, по-твоему, я должен лететь. Должен провести следующие тридцать восемь лет на космическом корабле среди этих идиотов только потому, что тебе приснилось, будто на другой планете я буду счастливее.

— Да.

— Ты тоже сошла с ума.