отозвался. Мне показалось, что я услышала, как они перешептываются. Затем Джонатан сказал:

— Заходи, мам.

Я сразу почувствовала этот запах — вся комната была сизой от сладковатого дыма. Бобби с паническим выражением лица замер посреди комнаты. Джонатан сидел на своем излюбленном месте возле батареи.

— Мм, — сказал Бобби, — миссис Главер.

— Давай, мам, — тихо, почти вкрадчиво сказал Джонатан, — хочешь покурить?

И помахал в моем направлении незатушенной самокруткой.

Я замерла на пороге. На мгновение я как бы перестала понимать, кто я, земля ушла у меня из-под ног, и, бесстрастная, как привидение, я молча глядела на трогательную бугристую папироску, оранжево мерцающую в рассеянном свете похожей на бейсбольный мяч лампы, которую я купила Джонатану, когда ему исполнилось семь лет.

Я понимала, что я должна была бы сделать. Я должна была возмутиться или по крайней мере спокойно, но твердо объяснить ему, что мое терпение не безгранично. И в том и в другом случае это означало бы конец нынешних отношений с их импровизированными танцами — и наступление нового, холодно-формального периода.

Первым затянувшуюся паузу прервал Джонатан, вновь повторивший свое предложение.

— Попробуй, — сказал он. — А то так и не узнаешь никогда, что теряешь.

— У твоего отца был бы инфаркт, — ответила я.

— Его здесь нет, — отозвался Джонатан.

— Миссис Главер, — беспомощно сказал Бобби.

И эта его потерянность, этот дрогнувший голос, с которым он произнес мою фамилию, решили дело.

— Да, — сказала я. — Наверное, ты прав. Как иначе узнать, что теряешь? Я вошла в комнату (три коротких шага) и взяла грустную папироску.

— Умница, мама, — сказал Джонатан непроницаемо бодрым голосом.

— Как хоть это делается-то? — спросила я. — Ты ведь знаешь, что я и обыкновенных сигарет никогда не курила.

— Ну, — сказал Бобби, — просто затянитесь, ну, в смысле, втяните дым в легкие. И подержите его там как можно дольше.

Поднося самокрутку к губам, я прекрасно понимала, что происходит: я стояла посередине комнаты в бледно-голубой блузке и домашней юбке с запахом, собираясь совершить первое в своей жизни противоправное действие. Я затянулась. Дым был таким горьким и едким, что у меня перехватило дыхание и слезы навернулись на глаза. О том, чтобы последовать совету Бобби, не могло быть и речи — я немедленно извергла из себя бесформенное темное облако, продержавшееся в воздухе, наверное, целую секунду, прежде чем растаять.

Тем не менее ребята приветствовали меня шумными возгласами одобрения. Я передала папиросу Бобби.

— Победа! — сказал он. — Вы затянулись!

— Значит, теперь у меня полное право сказать, что жизнь прожита не напрасно, — ответила я.

Мой голос звучал надтреснуто и напряженно.

Бобби сделал изящную затяжку, держа сигарету между большим и указательным пальцами. Я увидела, как вспыхнули на ее кончике микроскопические угольки. Когда он выдохнул, в воздухе повисла одна-единственная полупрозрачная струйка дыма.

— Видите? — сказал он. — Нужно просто постараться подержать дым подольше.

Он вернул самокрутку мне.

— Как, опять? — спросила я.

Бобби пожал плечами. На его лице вновь появилась испуганно-растерянная улыбка.

— Конечно, мам, — сказал Джонатан. — Надо выкурить целый косяк. Что такое одна затяжка?

Косяк. Стало быть, вот как это называется.

— Ну хорошо, вторая попытка, — сказала я.

На этот раз мне удалось продержаться немного подольше. Однако вырвавшиеся из меня лохматые клубы дыма даже отдаленно не напоминали бледный самолетный след Бобби.

Я хотела возвратить ему косяк.

— Эй, — сказал Джонатан, — еще есть я, между прочим.

— О! Прости!

Я отдала самокрутку ему. Он принял ее с той же жадностью, с какой когда-то тянулся к подаркам, которые я приносила ему из своих прогулок по магазинам.

— А что со мной от этого будет? — спросила я. — К чему надо приготовиться?

— Вам может стать весело, — ответил Бобби. — Вы просто почувствуете себя счастливой и, знаете, ну немного так… глупо.

— Ничего особенного с тобой не случится, — сказал Джонатан. — Бараньи котлеты не заговорят, если ты этого боишься.

Он сделал быструю умелую затяжку и передал косяк Бобби. Когда Бобби протянул его мне, я отрицательно покачала головой.

— Думаю, на сегодня хватит, — сказала я. — У меня к тебе еще только одна просьба.

— Ага, — сказал Бобби.

— Поставь мне, пожалуйста, Лору Найро, и потом я пойду заниматься своими делами.

— Пожалуйста, — сказал он и включил проигрыватель.

Мы стоя послушали одну песню. Я все ждала, когда же я что-то почувствую. Но песня кончилась, и я поняла, что марихуана не оказала на меня никакого воздействия, разве что в горле немного першило. Я испытала облегчение, смешанное с разочарованием.

— Ну ладно, — сказала я. — Спасибо за гостеприимство.

— Заходи еще, мам, — отозвался Джонатан непроницаемым тоном, в котором можно было расслышать и насмешку, и высокомерие, и даже простое дружелюбие.

— Отцу ни слова! — сказала я. — Обещаешь? Клянешься?

На миг мне показалось, что марихуана все-таки подействовала. Но, по-видимому, это был всего лишь укол совести.

— Обещаю, — сказал он. — Клянусь.

— Миссис Главер, — сказал Бобби, — вы… ну вообще… я даже не знаю… Вы действительно потрясающая! Да-а!

— Ради бога, зови меня просто Элис! — бросила я ему. И вышла из комнаты.