— А я совсем не ревную. Ведь это было где-то там, очень и очень далеко. Здесь я бы ревновала.

Глядя, как вздымается и опускается ее грудь, он почувствовал внезапный прилив нежности. Она была так чиста и открыта, что ему захотелось что-нибудь сделать для нее. Что-нибудь большое и хорошее.

— В моей стране, — сказал он, — почти всегда холодно и идет дождь. А Лондон такой большой, что влюбленным там совсем не просто уединиться. — И он представил себе тесные, душные, переполненные людьми кинотеатры и мокрые от дождя мостовые узеньких улочек. А еще он подумал о том, что, когда бывает с нею, все сальные шуточки и насмешки его приятелей по Форт-Себастьяну отлетают от него как шелуха и что рядом с нею он уже не чувствует себя прежним стариной Марчи, вертким, пронырливым и знающим все лазейки. Она разговаривает с ним так, что он ощущает себя совершенно другим человеком.

— Я люблю тебя, — проговорила она. — И если захочешь, я поеду с тобой в твою страну. Только там мне придется быть ревнивой. Ты возьмешь меня?

Он не ответил, а лишь молча заглянул ей в глаза. Да, есть такие девушки, для которых это было бы настоящей пощечиной. Он имеет в виду тех, кто привык крутить и вертеть парнями, а потом, повернувшись, уходить, стуча по мостовой высокими каблучками и виляя своей тяжелой задницей с таким видом, словно это вовсе и не задница, а золотой слиток самой высшей пробы, которому нет равных от Нью-Кросс до моста Ватерлоо. О-о, старина Марчи… Он улыбнулся, и она тоже улыбнулась, даже не зная зачем, просто так. А он думал о матери и об отце и о соседях, представляя, как вернется домой не один, а с роскошной юной испанкой со сверкающими темными глазами. Если ее приодеть, она вмиг собьет спесь с заносчивых лондонских красоток.

— А как же твоя семья? — проговорил он, с удивлением обнаружив, что зародившаяся в его мозгу мысль как нельзя лучше подходит к его теперешнему состоянию и не вызывает протеста даже у того ловкого и пронырливого старины Марчи, которым он так гордится.

— А что моя семья?… — И она небрежно махнула рукой, чем вызвала у него улыбку.

— Моя страна покажется тебе странной.

— Может быть. Но там я увижу много такого, что не покажется мне странным. Разве может показаться странной наша любовь? А дети?… Какая разница, где они родятся: в Лондоне или на Море? — Она села и протянула к нему руки. Лицо ее было серьезным. — Эти руки не боятся работы. Я могла бы пойти на фабрику, если нам понадобится больше денег. И все равно я могла бы вести хозяйство и быть твоей женой. А у тебя…, у тебя совсем нет недостатков, ты… — Она взмахнула рукой, словно огромная птица, отряхивающая воду с крыла. — Разве я не привыкла к тому, что мой отец вечно пьян, а брат груб и жесток? По сравнению с ними у тебя просто нет недостатков. Я говорю совершенно серьезно, потому что люблю тебя и могла бы родить тебе ребенка. Я была и с другими мужчинами, но ни одному из них мне не хотелось говорить такое. Человек имеет право сказать, что у него внутри, но каким бы ни был твой ответ, не бойся обидеть меня. Многие мужчины боятся слова «женитьба». Я полюбила тебя по собственной воле, а не для того, чтобы найти мужа.

Он слушал ее, и все, что она говорила, казалось ему сущей правдой. В ней не было ни капли лжи, изворотливости или неискренности, она говорила прямо и открыто. По сравнению с теми девушками, которых он знал раньше и которые напоминали ему шипучий, приторный лимонад, она была глотком чистой, прозрачной воды. Он коснулся ее ладони, ощутив на ней крошечные мозоли от постоянной работы с мотыгой, но даже на ощупь, не глядя на эту крошечную, нежную ручку, он мог чувствовать рядом ее полное жизни тело. К горлу его подступил ком, что-то вроде удушья, всегда охватывавшего его, когда он испытывал страстное желание обладать ею. Но на этот раз это ощущение пришло к нему просто потому, что она была рядом. И тогда, ни на секунду не задумываясь и не боясь, что пожалеет о сказанном, не посоветовавшись даже со стариной Марчи, который всегда все знает лучше и которому всегда виднее, он проговорил:

— Я тоже люблю тебя, Арианна. Мы поедем ко мне домой и там поженимся. Мне не нужны другие женщины.

А про себя он подумал: «Может, у меня не все дома, но я сделаю это. Я возьму ее с собой. Обязательно возьму, и если только кто-нибудь попробует сказать какую-нибудь гадость, я вытрясу из него всю душу».

Она погладила его по щеке и сказала:

— Мне так хорошо с тобой, любимый! Так хорошо!

Он рассмеялся, испытывая неловкость от нового ощущения, и, чтобы скрыть эту неловкость, привлек Арианну к себе, и они просто лежали, прижавшись друг к другу, иногда тихонько посмеиваясь, и их счастье казалось им какой-то новой, доселе невиданной забавой, которая никогда не утратит своей прелести.

Когда они расставались, душа его пела от счастья. Арианна не предлагала ему вернуться в дом. Там было душно, и Арианна предпочитала проводить остаток ночи под соснами. Он ушел, оставив ее сидеть на расстеленном дождевике. Шагая по тропинке, он то и дело оборачивался, чтобы еще раз взглянуть на нее, а она молча махала ему рукой, время от времени посылая ему воздушные поцелуи. Так продолжалось до тех пор, пока тропинка не повернула за скалу и он не скрылся из виду. Так и не початая бутылка бренди, лежавшая в рюкзаке, то и дело хлопала его по спине. Оставлять ее Арианне не было никакого смысла: она бы тут же отдала ее брату, и тот осушил бы ее одним глотком. Марч решил, что поставит ее у изголовья Хардкасла, пусть она будет ему маленьким презентом за то, чтобы тот держал язык за зубами и никому не рассказывал, что Марч ходил ночью к Арианне. Он бесшумно двигался по тропинке в своих парусиновых туфлях и думал о девушке.

А что, это действительно здорово. Странно, что он никогда не думал об этом раньше. Она будет верна ему, несмотря ни на что. И он будет верен ей. А что еще нужно такому парню, как он? Что же касается ребенка… Ну что ж, у них в приходе никого не удивляло, если женщина приходила к дверям ризницы, когда ей впору уже было звать повивальную бабку. Да, женитьба — это здорово. И ничего страшного, если бы ребенок появился сейчас. Ведь она, кажется, говорила, что ждет ребенка, только теперь это не имеет значения. Это ж надо, старина Марчи — счастливый папаша. Вот радость-то! Надо будет закатить по этому поводу небольшую пирушку… Пусть растет малютка.

Со временем он научит его орудовать кулаками, и соображать научит. А когда-нибудь они, может быть, вместе откроют свое маленькое дело — газетный киоск, например, или фруктовую лавку. В общем, что- нибудь вроде того. Марч и сын. А здорово звучит…

Да, вот оно, настоящее счастье, — жениться. Да на такой женщине, что у всех глаза полопаются от зависти. А язык она быстро освоит. Он шагал по тропинке и представлял, как по субботам они будут ходить в бар. Арианна, нарядная, как куколка, а малютку они оставят с его стариками… И не вредно было бы приврать, будто отец Арианны один из крупнейших производителей бананов у себя в стране и кошелек у него набит деньгами и что происходит он из старинной испанской семьи, ведущей свою родословную от самого Христофора Колумба. О, да ты просто счастливчик, старина Марчи. У тебя на руках был козырной туз, и все это время ты даже не догадывался об этом. Вот оно, настоящее везенье, и пусть только кто-нибудь попробует сказать, что это не так.

Лицо его сияло счастливой улыбкой, когда он обогнул скалистый выступ и вдруг наткнулся на троих мужчин, шедших ему навстречу. Пораженный неожиданной встречей, он замер как вкопанный, кроме того, его смутила реакция этих людей. Они шли по тропинке гуськом, но, завидев его, нарушили цепочку, быстро и бесшумно разделившись, — теперь один из них стоял к нему лицом, а двое других окружили с обеих сторон. Все трое не сводили с него настороженных глаз.

Марч хорошо разглядел их при ярком свете луны. Тот, что стоял к нему лицом, был одет в темную кожаную куртку и брезентовые брюки. Шляпы на нем не было, а выцветшие белесые волосы ветром сдувало набок. Он стоял, широко расставив ноги и слегка наклонившись вперед. Переведя взгляд с удивленного лица Марча на его рукав, незнакомец заметил на нем капральские нашивки, и на лице его, до сих пор угрюмом и серьезном, появилась улыбка.

На остальных Марч не смотрел, но краем глаза заметил, как они плотно обступили его. Марчу сделалось не по себе.

— Вечер добрый, ребятки. Хорошая сегодня погода для прогулки, не правда ли? — Он говорил по- английски и старался, чтобы слова его прозвучали как можно более добродушно. Какого черта им здесь надо и кто это такие? Марч не припоминал, чтобы видел кого-то из них раньше. — Просто чудная ночка, но мне надо поторапливаться, чтобы успеть в гарнизон, иначе не видать мне моих нашивок. — Он издал легкий