– Я все уладил, курочка. В субботу мы все идем на «Изару». Это про аксумскую царевну, но главное – возвращение на сцену Люсьяни. Спектакль он выбирал сам. Либретто глупейшее, но какой там хор жрецов!

Анри – теперь Эжени запомнила имя – благодарил папу, мама изнывала в обществе тетушки, Сент- Арман спорил с дядей, Дюфур и Дави курили сигары и что-то обсуждали. Вечер продолжался. Телеграммы не было.

– Я разочарован в «Бинокле», – признался Полю банкир. – Мсье Русселя отправили в Тольтеку с журналистской инспекцией. Уверяю вас, его репортажи оказали бы серьезное влияние на курс акций Трансатлантидской компании, и что я читаю? Нелепые истории о зарезанных креолках и еще более нелепые местные сказки.

– Мсье, вы противоречите своим собственным вкусам, – вступился за коллегу Поль. – Зарезанные креолки – это то, на чем держится столь любимая вами опера.

– Не говоря о том, – подхватил оказавшийся поблизости маркиз, – что легенды Атлантиды заставляют задуматься. Эти боги, создавшие мир, заспорившие о том, что с ним будет, и разделившие созданное на одинаковые части, чтобы проверить, кто прав… И шулер Вицлипуцли, в первую же ночь пробравшийся в каждый из новых миров и убивший где ягуара, где крокодила, где ящерицу, где заморскую свинку, где всего-навсего бабочку и только свой кусок оставивший как есть. Хотел бы я знать, кого прикончил он в нашем мире… Вы следите за моей мыслью?

– В любом случае нам предстоит избавить отечество от василиска, – веско начал экс-депутат. Поль понял, что будущая речь предназначена парламентскому корреспонденту «Бинокля», и не удержался.

– Для начала, – предложил он, – попробуйте содрать с легионера – любого – его кокатриса.

Раздался звонок, и баронесса выронила кофейную ложечку. Маркиз обернулся на звук, укоризненно покачал головой и вновь принялся разглагольствовать. Банкир предложил Анри сигару, что, как успел понять Дюфур, являлось обещанием поддержки, возможно, даже финансовой. Капитан рассеянно поблагодарил; он взирал, другого слова журналист подобрать не мог, на казавшуюся фарфоровой статуэткой мадам де Шавине. Прелестная Эжени не кокетничала, ей в самом деле было нехорошо, и объяснение ее состояния, скорее всего, было самым прозаическим. Другое дело, что узнать про это было бы неприятно не только пришельцу из саванн, но и самому Дюфуру.

– Мсье, – неслышно подошедший лакей наклонился над плечом Поля, – к вам прислано. Со службы.

…Молодой вихрастый малый был возбужден, как выбежавший на прогулку щенок. Он подвизался в рассыльных, но пытался репортерствовать и уже тиснул с дюжину вполне пристойных заметок. Поль протянул паршивцу руку.

– Кого на сей раз цапнула ящерица и за какое место?

Рассыльный осклабился и, азартно блестя глазами, сообщил, что свежих новостей о василисках нет, но поезд с депутатской комиссией и членами правительства возле станции Сен-Мишель-на-холмах угодил в катастрофу. Множество жертв. Мсье Жоли велит выезжать без промедления и в расходах себя не ограничивать. Ландо внизу.

Поль курил, смотрел и запоминал. Наметанный глаз выискивал детали, которые придадут репортажу леденящий читательские души шик. Развороченные паровозы, сбившиеся в единый жуткий ком из перекореженных стальных листов. По обе стороны насыпи – груды дымящихся или сырых обломков, совсем недавно бывших вагонами. То ли насмешкой, то ли памятником над всем этим мавзолеем торчит высокая, с раскрывающимся «бутоном» наверху, дымовая труба экспресса, она почти невредима, а рядом – десятки, сотни тел. У разгребающих завалы крестьян, жандармов и железнодорожников хватило ума первым делом вывезти в Сен-Мишель живых. Покойников оттащили в сторонку и оставили дожидаться своей очереди. Сколько их тут – триста, четыреста, пятьсот, тысяча? – Дюфур пока не знал, а цифры звучали впечатляющие. Даже если взять меньшую и привычно разделить на три или четыре, выходило очень много, а уж прибавив раненых…

Маленький городок или, скорей, большая деревня, этот самый Сен-Мишель-на-холмах, в который они с Пайе ворвались с рассветом, оказался не способен разместить под своими крышами пострадавших, и они лежали или сомнамбулически бродили по перрону, прилегающей к станции площади и ближайшим улочкам. Подавляющее большинство было в мундирах, ну или остатках оных.

– Похоже, эшелон с новобранцами, – сделал вывод Анри, и приятели разделились. Легионера Дюфур натравил на группу господ начальственного вида, каковые сразу же озаботились судьбой депутата де Шавине. Сам же Поль, с разрешения все тех же господ позаимствовав у жандарма верховую лошадь, помчался к месту катастрофы выяснять, какой черт и как все это устроил. Зрелище оказалось чрезмерным даже для газетчика.

Затянувшись напоследок, Дюфур швырнул папиросу под ноги и принялся пробираться к тому, что меньше суток назад было вагонами первого класса. Их вид заставлял предположить, что судьба мсье де Шавине и иже с ним была печальна. Если не случилось какого-нибудь чуда, разумеется.

Чуда не случилось. Чумазый жандармский унтер-офицер, прельстившийся папиросой и глотком «Гордости императора» из запасов маркиза, объяснил, что в первых трех вагонах экспресса никто не выжил, а депутаты ехали именно там. В четвертом – министерском – кое-кто уцелел, в пятом – тоже. Хоть и старался помощник машиниста, не помогло…

– Выжил он, что ли? – Эжени вдова, Республику ждет немалая заваруха, но это не повод унывать. Не повод, черт побери!

– Парень даже ничего не сломал, – устало порадовался за уцелевшего жандарм. – Когда на паровозе поняли, что сейчас врежутся, он верхами по вагонам запрыгал – предупредить. Опоздал, никто выбраться не сумел, но сам как-то ухитрился соскочить, а вот машиниста больше не видели… То ли не успел спрыгнуть, то ли уже потом под обломки попал…

Это будет просто отличный штрих! Сумасшедший бег по крышам вагонов, крики-предупреждения, непонимающие холеные лица, возмущение, растерянность и, наконец, ужас. Депутаты и министры суетятся и квохчут, а до смерти остаются минуты и секунды. Забавный вышел бы пассаж, угоди в катастрофу премьер с Маршаном, но на подобное даже покойный басконец не способен.

Поль рыскал среди обломков до обеда, заговаривая с жандармами, железнодорожниками, крестьянами. Угощал папиросами, подставлял плечо, пил из чужих фляжек и протягивал свою. Журналист наложил полдюжины вполне приличных повязок пострадавшим во время работ, разодрал и прожег пальто и потерял каблук, но материал был собран. Оставалось записать и добраться до телеграфного окошечка, по возможности опередив мелькавших тут и там конкурентов, однако Дюфур продолжал кружить по месту крушения.

В целом причина была понятна – столкновение двух поездов, волей обстоятельств оказавшихся на одной колее. Следовавший из столицы специальный экспресс, всего шесть вагонов, отошел от Сен-Мишеля и начинал набирать скорость. Путь пролегал по высокой насыпи, идущей краем болотистой низины, и был одноколейным. Дальше начинался не очень крутой, но затяжной подъем по склону холма, причем дорога резко изгибалась. Экспресс почти миновал насыпь, когда сверху, из-за поворота, на всех парах выскочил эшелон с новобранцами из центральных департаментов.

Экспресс начал экстренно тормозить, встречный – тоже, только получалось у него гораздо хуже: тяжелый, набравший ход и летевший вниз по склону состав замедляться не желал. Финал оказался страшен и, увы, предсказуем, но чутье, то самое чутье, что некогда вынудило студента-медика после сеанса в анатомическом театре написать в газету о странном трупе, погнало Дюфура на станцию, от которой отошел воинский состав.

После недавнего позора военные засуетились, начав спешную переброску на границу войск из столичного округа, на место которых подтягивали подкрепления из центра страны. Ну а в суете всегда что-то пойдет не так. Оно и пошло… Трясущийся от ужаса начальник станции вцепился в журналиста, как в кюре или адвоката. Он, честный чиновник и отягощенный немалым семейством добрый христианин, не собирался отвечать за чужие грехи. Это военные задержались с формированием одного из эшелонов и, не желая терять время, вместо двух поездов сформировали один. Вагоны набили сверх положенного, а мощных паровозов не хватало. Прицепили два, и все было нормально, только на предыдущей станции один пришлось отцеплять из-за поломки. Надо было ждать, но военные нажимали – скорее, скорее, в