за рынком, ближе к Барнаулке, возле спуска к самой реке. Берега Барнаулки были оранжевыми от обгоревшей на солнце травы, а у самой воды теснились заросли черёмухи, среди которых виден был деревянный мост. Вечером по тому мосту шли коровы, звеня бубенчиками. Воздух посвежел, песок растерял свой жар и стал похожим на пепел…
Глава четвёртая
21 июня, примерно в тот час, когда Василий Одиноков любовался коровами, идущими по мосту через речку Барнаулку, товарищ Сталин садился в авто на Софринском полигоне под Москвой. Устроился на заднем сиденье, похлопал водителя по плечу, мол, поехали. Он старался меньше говорить: болело горло. Температура, а насморка нет…
Только что он осмотрел пять боевых машин и видел в действии новое оружие, а именно — реактивную систему залпового огня БМ-13. После пуска реактивных снарядов все мишени были поражены, горело всё, что там могло гореть.
Пришло время пускать в серию: хоть техника и не доведена до совершенства, а надо.
Вспомнил легенду про «опалённые усы маршала Будённого». На первых испытаниях этой установки, в 1939 году, госкомиссию возглавляли Ворошилов и Будённый. Испытатели, ради безопасности, попросили высоких гостей отойти подальше. Все отошли, но Семён Михайлович, разумеется, возжелал рассмотреть стрельбу, наоборот, поближе. Дали залп, и в несколько секунд маршал исчез в клубах пыли и порохового дыма. После чего долго матерился: копоть и пыль так забили ему усы, что хоть сбривай.
Вот об усах Будённого все причастные к делу и говорили потом два года, как только заходила речь про это реактивное чудо. Только это и осталось у них в памяти, да ещё что Ворошилов навтыкал конструкторам за массу недостатков. А принятого решения: «держать новое оружие в строгом секрете, быстро совершенствовать его, но на массовое производство поставить лишь в предвидении войны» — и не заметили.
Иначе было нельзя, да и сейчас придётся быть очень осторожным: шпионы на самых высоких постах! Сколько выжигали их осиные гнёзда, а всё равно… Вот месяц назад в абсолютной тайне начали выдвижение некоторых армий из глубины страны к западной границе. И на второй же день германский МИД предъявил ноту протеста: почему, дескать, 16-я армия из Забайкалья отправлена железной дорогой на запад? И номер им известен, и направление. Хотя о конечном пункте маршрута не знали ни машинист, ни командование армии, а знал только десяток высших лиц партии и правительства. Кто из них?!
Пришлось отдать распоряжение наркому обороны, чтобы завернул эшелоны на юг…
То же самое с реактивной артиллерией.
И ракеты, и установки для их пуска изобрели давно. А в дело они не пошли. Военные «гении» их игнорировали! В 1937-м по доносу Тухачевского вообще были арестованы инженеры, занимавшиеся этой темой, и Ежов отдал их под расстрел. Вот мерзавцы из мерзавцев. Один — шпион, второй возомнил, что он — карающая рука диктатуры пролетариата. Уничтожили нужных для страны специалистов.
Мы убрали тех негодяев. Но разве нет новых? Если задуматься? За прошлый год сделано всего семь пусковых установок! И начальник Главного артиллерийского управления Красной Армии Кулик отказался продлевать на 1941 год договор с НИИ по реактивной артиллерии! Что делать с таким Куликом?
Если бы мы не поддержали это направление «сверху», да ещё и с максимальной секретностью, то сегодня вообще бы ничего не имели. А завтра война. Или послезавтра…
Нет, завтра.
Больше Адольф тянуть не будет. Судя по тому, что Европу они брали со скоростью 10 км в сутки, по прекрасным дорогам, то должны были рассчитать, что на Россию до Москвы уйдёт 140 дней. Что это значит, товарищи? Это значит, нападение — не позже второй декады мая. Вот почему февральский пленум нацелил народ и партию на военную опасность. Вот почему мы выслали из приграничных районов антисоветски настроенных людей. Вот почему к тому сроку «вычистили» давно нам известных шпионов.
Гитлер не напал. Ошиблись ли мы? Нет, мы не ошиблись. Мы просто поправили сроки в наших интересах. Восстание в Югославии отвлекло Адольфа. Каждый день задержки работал на нас. Он завтра нападёт, а мы завтра же пустим в серию технику, о которой шпионы сообщить ему ничего не успели.
Машина приближалась к Кремлю.
«Всё ли предусмотрено?» — думал Сталин.
Так… Первая линия обороны, по новой границе. Она, как мол морскую волну, ослабит удар. По этому первому этапу приказы отданы, приграничные войска — в полной боевой готовности. Далее: на старой границе принимаем и отражаем удар. Пора официально создавать вторую линию обороны, объявлять и для неё боевую готовность.
Всех событий — на три, самое большее — четыре месяца. Нет, на три. Если сегодня начинать серийное производство реактивной техники, то к октябрю мы получим машин и ракет в достатке. Они просты в изготовлении, дёшевы, а при стрельбе залпом накрывают площадь гектарами. Очень хорошо. На третьем этапе тех, кто прорвётся, окружаем и методично уничтожаем ракетами. Это ещё два-три месяца. А там и русский Дедушка Мороз придёт, поможет. И мы реализуем наши планы, предусмотренные военной доктриной от 1940 года, малой кровью…
В Кремле он сначала прошёл в свою квартиру. Принял порошки, прополоскал горло. Подышал. Полежал. Температуру мерить не стал — ясно, что жар. Ничего, уж как-нибудь… Нет таких ангин, которых не могли бы превозмочь большевики.
Позвонил секретарю:
— Молотов в Кремле?
— Да, товарищ Сталин.
— Сейчас буду…
…Пройдя в свой кабинет, Сталин опустился в кресло, посмотрел на трубку. Понял, что курить не сможет. Кивнул вошедшему Молотову:
— Здравствуй, Вячеслав. Что из Берлина?
— Никаких новостей. Деканозов каждые полчаса звонит в германский МИД. Там отвечают: «Министра фон Риббентропа нет в городе». Вайцзеккер тоже не отзывается.
— Прячутся. Вручим эту бумагу Шулленбургу здесь. Обязательно сегодня!
— Это понятно… Слушай, Коба, что-то у тебя вид нездоровый. Не заболел?
— Нет, ничего. Устал…
Говорить ему было трудно, больно. Говорил короткими фразами. Понимал, что сейчас не время жаловаться на болезни. Слишком важная шла политическая игра.
Гитлер нуждался в поводе для начала войны, чтобы не выглядеть агрессором, а даже наоборот, выставить таковым Советский Союз. Значит, или он устроит военную провокацию, как в случае с Польшей, или совершит дипломатический манёвр, придравшись к каким-то нашим якобы агрессивным действиям. Чтобы переиграть его, требовалось задокументировать сходные действия с германской стороны, да так, чтобы эти документы были убедительны для всех дипломатов мира.
Та страна, которая в глазах мировых лидеров предстанет агрессором, никогда, ни за что, ни от кого не получит поддержки — моральной, дипломатической или материальной. А та, которая подвергнется неспровоцированному нападению — лучше нежданному и даже вероломному, — может рассчитывать на многое.
Создать дипломатическое основание для обвинения Германии в агрессии предстояло послу Владимиру Деканозову. Ещё вчера ему в Берлин переслали текст «обвинительной» вербальной ноты для вручения германскому правительству. И второй день Риббентроп избегал встречи! Сталин понимал, почему.
Он сел за свой стол, открыл папку, глянул на копию отосланного Деканозову документа. Вздохнул, придвинул к себе и перечитал некоторые абзацы:
