А однажды, вернувшись из школы, Арлетт услышала, как мать сердито выговаривает отцу:

— Ты доведешь бедняжку до галлюцинаций! Когда уж вы покончите со своими секретами? Ведь это глупо, наконец, она же не маленькая!

— И все-таки недостаточно взрослая, чтобы ей доверять такие вещи, — не сдавался отец. — Вдруг разболтает подружкам в школе или похвастает, что ей известно такое, чего не знают другие… А тут дело идет о судьбе людей. Вот Андре — на того уж можно опереться, как на взрослого. Ты знаешь, как он…

Отец заговорил шепотом, и Арлетт, навострившая уши, больше ничего не смогла разобрать.

— И все-таки надо ей сказать, — не сдавалась Фабьен.

Должно быть, она сумела убедить Келлера, потому что в тот же вечер он взял Арлетт за руку и повел по лестнице вниз, к двери подвала.

— Зачем? Куда ты меня ведешь, папа? Я не хочу, — отбивалась изо всех сил удивленная и испуганная Арлетт.

— Хочу познакомить тебя с нашими крысами, — усмехаясь, сказал отец.

— С крысами?

— Ну да, с теми, которые топочут и разговаривают. Жан-Пьер трижды постучал в дверь подвала. Дверь бесшумно открылась, и в глаза Арлетт блеснул свет керосиновой металлической лампы, которая раньше — Арлетт это помнила — валялась, позабытая и ненужная, у них в чулане.

Первое, что увидела девочка, — две раскладушки, приткнутые к углу и накрытые одеялами, что продавались у них в лавке. Посреди подвала возвышался грубо сколоченный стол («И когда это папа его сколотил?» — удивилась Арлетт), на котором лежала доска с металлическим барабаном, заканчивающимся ручкой-вертушкой. На столе Арлетт заметила и свою пропавшую кружку, и старую пишущую машинку отца. Но все это она увидела уже как бы вторым зрением и мельком. Главное же, на что устремился ее взгляд, — были двое юношей в толстых темных свитерах, чуть постарше ее самой, может быть ровесники Филиппа Греа — сына соседа-парикмахера, с которым уже начинала кокетничать Арлетт.

Один юноша — темноволосый, очень бледный — показался Арлетт необыкновенно красивым и значительным. Другой был кудрявым блондином с мелкими чертами лица. Увидев ее, он дружески улыбнулся и протянул руку.

— Вот вам новая знакомая, ребята, — обратился к ним Келлер. — Трех членов семьи Келлер вы уже знаете, а это четвертый — моя храбрая дочка Арлетт. — Он повернул к Арлетт свое круглое добродушное лицо. — Арлетт, ты уже большая и все понимаешь. Я думаю, ты сумеешь сохранить тайну, которую мы тебе доверим. Эти парни — русские. Ты никогда еще не видела русских, но слышала, какие они храбрые и как побеждают бошей. Ну вот, этих ребят боши увезли с их родины, хотели сделать рабами, а они не поддались, удрали. Их преследовали, чтобы с ними расправиться, до сих пор, наверное, ищут по всем городам. А мы решили спрятать их пока у нас. Здесь они в безопасности. Но ты понимаешь, дочка, ни одна душа не должна знать, что они здесь.

— Понимаю, — прошептала Арлетт.

— Ты даешь мне слово, что никому на свете не проговоришься?

— О папа! — только и сказала Арлетт и так посмотрела на отца, что Жан-Пьера бросило в жар — ему стало стыдно.

— Хорошо, хорошо, ты не подведешь нас, я уверен, ты же у нас умница, — зачастил он и, чтобы скрыть смущение, обратился к юношам: — Ну как, справились с этой партией?

— Давно готова, можете забирать, Жан-Пьер, — тотчас же отозвался темноволосый, и Арлетт удивилась, как хорошо и правильно говорит он по-французски, почти без всякого акцента. — На этот раз Поль крутил ротатор, а я был за машинистку.

Так Арлетт узнала, что неизвестную машину с валом называют ротатором и на ней печатают листовки. Что это за листовки, она уже сообразила сама. Темноволосый сказал несколько слов на незнакомом языке, и кудрявый вытащил из-под раскладушки тяжелый на вид сверток.

— Вот все здесь.

Келлер приотворил дверь, негромко позвал:

— Андре!

Мальчик вырос словно из-под земли — видно, стоял поблизости. Увидев сестру, подмигнул:

— Ага, так тебе наконец показали наших крыс? Вот это Дени, — он кивнул в сторону темноволосого, — а это его земляк и товарищ Поль. Оба очень стоящие парни, можешь мне поверить.

— Ну ладно, ладно, успеете еще познакомиться по-настоящему, — прервал его отец. — А сейчас, Андре, бери велосипед. Поедешь, как всегда, к Орлеанским воротам. В самый центр города незачем ехать. Да хорошенько упакуй сверток, чтоб к тебе не прицепились. А то полиция и боши так и рыщут.

— Не беспокойся, ко мне не прицепятся, — махнул рукой Андре. — Я им чего-нибудь навру. А там, у Орлеанских, кто-нибудь возьмет у меня эту штуку?

— Там тебя будут ждать.

— Конечно, опять явится эта ваша долговязая? Она у меня в печенках сидит, даю слово! Соплячка такая, сама еще за партой, наверно, а туда же. Кличет меня «малышом», дразнится…

— Это ты о Николь? — со смехом прервал его Дени. — За что ты на нее взъелся? Она очень милая и товарищ отличный, да и вообще…

— Для кого, может, и милая, а для меня так довольно противная, — проворчал Андре. — Ну ладно, довольно трепаться, давайте, чего вы там настряпали. Мне ехать пора.

Андре явно рисовался перед сестрой своей деловитостью и доверием, которое оказывали ему взрослые.

Арлетт не выдержала:

— О папа, а я?..

— Что тебе? — обернулся к ней Келлер.

— Папа, а я что? Разве я не могу тоже делать что-то, помогать, как Андре?

— Но ты же учишься в школе.

— Школа? Кто сейчас всерьез думает о школе? Я говорю не об этом. Я тоже хочу участвовать в ваших делах. Я тоже могу ездить на велосипеде, выполнять поручения. И я ничего не побоюсь.

У Арлетт был решительный вид. За те несколько минут, что она провела здесь, в подвале, с русскими, о которых знала до сих пор только по книжкам да по военным сводкам, все вдруг предстало перед ней в новом свете. Слова «Сопротивление», «листовки», «подпольная типография», известные лишь понаслышке, внезапно обрели плоть и кровь, приблизились, стали ощутимо реальными. Так вот кто эти ребята, вот кто ее отец, мать, брат Андре!.. Значит, и они в Сопротивлении! Значит, и те люди, которые приезжали сюда, и даже эта длинноногая девочка-подросток — все делают одно большое, самое нужное сейчас дело! Так неужто же она, Арлетт, останется в стороне?

— Ты еще маленькая для таких поручений! — донесся до нее голос отца.

— Да и мама будет против.

— Мама? Мама не будет против, ручаюсь. Мама знает, что я все могу, все понимаю! — Арлетт нахмурилась.

— В самом деле, Жан-Пьер, почему бы не приспособить вашу Арлетт к работе? — вмешался вдруг Даня. — Она могла бы, например, стать отличной связной, ездить в Париж, передавать что нужно товарищам. Да мало ли что может сделать полезного Арлетт. Полиции и в голову не придет, что девчурка помогает подпольной организации.

Арлетт с благодарностью посмотрела на своего защитника.

— А когда нам будет разрешено появиться на свет из этого подвала, мы сможем брать ее с собой, — продолжал Даня. — Отличная будет маскировка: полиция никак не заподозрит приличных юношей, которые ведут, скажем, младшую сестренку в школу или в кино.

— Эге, здорово же ты идеализируешь нашу полицию и бошей, Дени! — проворчал Келлер. — Знаешь, они с превеликим удовольствием уничтожают даже детей. — Он обратился к Арлетт: — Подумаем. Поговорим с мамой. Может, ты и правда сможешь кое в чем помочь.

Арлетт в восторге подскочила к отцу и звонко чмокнула его в пухлую щеку.

— Но помни: это не игра. И дело идет не только о нас и наших жизнях. Дело идет о многих людях, — сурово добавил Келлер.