изысканным деликатесом. Он с восторгом и умилением доедает со дна последние остатки, те самые, которые больше всего отдают металлом, потом созерцает пустой, вымазанный застывшим жиром судок, и им снова овладевает дурное настроение.

Тогда он заворачивает в газету судок и вилку, запихивает все это в карман и поднимается со своего места. На работу еще рано, в большом кармане блузы позвякивают друг о друга вилка и пустой судок. Марковальдо бредет в ближайший погребок и просит налить себе стакан пополнее, а иногда заходит в кафе и не спеша выпивает чашечку кофе. Потом он разглядывает выставленные в стеклянной витрине яства, коробки дорогих конфет и уверяет себя, что на самом деле ему ничего этого не хочется, что он вообще уже ничего не хочет; после этого некоторое время смотрит на механический бильярд с единственной целью убедить себя в том, что просто убивает время и даже не думает обмануть голод. Он выходит на улицу. В трамваях опять давка: обеденный перерыв кончается, люди спешат на работу. И он тоже идет на склад.

Однажды случилось так, что жена Марковальдо по каким-то своим соображениям купила огромное количество сосисок, и три дня подряд Марковальдо ел за ужином сосиски с репой. Должно быть, эти сосиски были из собачины: от одного их запаха бесследно пропадал аппетит. Что же касается репы, мертвенно- бледной, склизкой, то из всех овощей она была единственной, которую Марковальдо не выносил с самого детства.

На четвертый день, в обед, открыв судок, он снова обнаружил в нем сосиску, облепленную салом холодную сосиску. Забывчивый Марковальдо каждый раз отвинчивал крышку своего судка с любопытством и вожделением, даже не вспоминая, чем ужинал накануне, и каждый раз неизменно испытывал разочарование. Итак, на четвертый день, снова увидев сосиску, он ткнул в нее вилкой, понюхал, поднялся со скамейки и с открытым судком в руке рассеянно побрел по улице. Прохожие с удивлением оглядывались на мужчину, который разгуливал по улице с вилкой в одной руке и открытым судком в другой и, по-видимому, никак не мог решиться отправить в рот первый кусок.

– Эй, дяденька! – крикнули из окна.

Марковальдо поднял глаза на богатый особняк и в окне бельэтажа увидел мальчика, который, облокотившись на подоконник, смотрел на улицу. Перед мальчиком стояла тарелка с едой.

– Эй, дяденька, – повторил мальчик. – Ты что ешь?

– Сосиску с репой.

– Вот счастливец! – воскликнул мальчик.

– Хм-м… – неопределенно промычал Марковальдо.

– А мне – подумай! – приходится есть жареные мозги.

Марковальдо перевел взгляд на тарелку, стоявшую на подоконнике. В тарелке пухлыми завитушками лежали нежные, как облако, мозги. У Марковальдо раздулись ноздри.

– А тебе что, не нравятся жареные мозги? – спросил он мальчика.

– Нет. Меня тут и заперли в наказание, потому что я не хочу их. Но я их все равно за окошко выброшу.

– А сосиски тебе нравятся?

– Ой, еще как! Они как змейки… А у нас в доме их никогда не едят!..

– Ну что ж, раз так, ты мне отдай свою тарелку, а я тебе свою.

– Ура! – вне себя от восторга закричал мальчик.

Он протянул Марковальдо свою фаянсовую тарелку с серебряной, разрисованной узорами вилкой, а грузчик передал ему свой судок и свою оловянную вилку. После этого оба принялись за еду – мальчик на подоконнике, а Марковальдо – на скамейке, стоявшей перед окном. Оба облизывались от удовольствия, и каждый думал про себя, что в жизни еще не пробовал ничего вкуснее.

Неожиданно за спиной у мальчика появилась гувернантка.

– Синьорино! Боже милостивый! Что это вы кушаете? – воскликнула она, всплеснув руками.

– Сосиску, – ответил мальчик.

– Кто же это вам ее дал?

– Вон тот синьор.

И мальчик указал на Марковальдо. Грузчик, за минуту до этого медленно смаковавший каждый кусок, перестал жевать.

– Боже, что я слышу! Выбросить это! Сейчас же выбросить это вон!

– Но ведь она вкусная!..

– А где ваша тарелка? Где вилка?

– У синьора, – ответил мальчик и снова указал на Марковальдо, который застыл, не донеся до рта вилку с надкусанным кусочком жареных мозгов.

Тут гувернантка принялась кричать:

– Воры! Воры! Серебро!

Марковальдо встал, в последний раз взглянул на оставшуюся нетронутой добрую половину вкусного жаркого, подошел к окну, поставил на подоконник тарелку, рядом положил вилку и, бросив на гувернантку презрительный взгляд, пошел прочь. За ним со звоном покатился по асфальту судок, послышался громкий плач мальчика и резкий стук рамы, которую захлопнули, не заботясь о целости стекол. Он наклонился и подобрал судок. От удара он немного помялся, крышка больше не завинчивалась. Сунув то и другое в карман, он пошел на работу.