– В отличии от шума, в музыке присутствует гармония, – Раф поглядел на старика и еще раз повторил: – Гармония. Понимаешь?

– Да, – Виираппан наклонил голову и медленно провел ладонью по бороде. – Это я понимаю.

Он понимал и то, что, встретив по чистой случайности Рафа, он наконец-то нашел то, что так долго искал. Он давно уже пришел к выводу, что каждый человек в той или иной степени обладает латентной памятью. К каждому время от времени приходили странные воспоминания, а то и видения из жизни, которой не было. Но мало кто мог связно и толково об этом рассказать. И только считанные единицы пытались как-то интерпретировать свои воспоминания, используя те образы и понятия, с которыми имели дело в повседневной жизни.

С таким мощным проявлением латентной памяти, как у Рафа, Виираппан никогда прежде не встречался. Рафовой памяти требовался всего лишь незначительный толчок для того, чтобы она начала выдавать бесценную информацию. И это были не обрывочные сведения, а целые блоки информации по тому или иному вопросу. Главное, чтобы сам Раф не терял интерес к происходящему. Если ему вдруг становилось скучно, он тотчас же переключался на что-нибудь обычное, простое и понятное. И тогда нужно было снова ждать удобного случая, чтобы спровоцировать очередной выброс скрытых воспоминаний из Рафовой памяти.

Виираппан много думал о природе латентной памяти. Он был категорически не согласен с теорией, гласящей, что латентная память – это не что иное, как воспоминание о прошлой жизни, которую человек вел в каком-то другом месте. Какой в этом смысл, если, рождаясь вновь, он сохраняет лишь обрывочные, путаные, ни о чем серьезном не говорящие воспоминания о прошлой жизни? Виираппан был уверен в том, что человеку дается только одна жизнь. Этого более чем достаточно для того, чтобы попытаться познать окружающий мир, зафиксировать полученные знания и передать их следующим поколениям. Если попытка оказалась неудачной, что ж – в том только твоя вина.

Зато теория иных миров в последнее время все больше захватывала старика. В самом деле, как еще объяснить появление на Мелководье странных предметов, о назначении которых никто не имел представления? Никто, кроме Рафа, который тоже, хотя и мог объяснить, для чего предназначается тот или иной предмет, даже не пытался понять, откуда ему это известно.

У Виираппана объяснение имелось. Чисто теоретическое, но логически непротиворечивое. Люди, оказавшиеся на Мелководье, осознанно покинули иной мир. Они были беглецами, поэтому не смогли прихватить с собой ничего, кроме самых необходимых вещей. Память они потеряли в момент перехода – это была плата за бегство. Иначе просто не могло быть.

Создав теорию, Виираппан стал думать о том, как бы подтвердить ее фактами. Он старательно собирал и систематизировал странные вещи и полустертые воспоминания о чем-то чужом, нездешнем. Но до сих пор, до последнего шторма, который едва не унес его плот на Глубину, у Виираппана имелись только разрозненные факты, не очень-то увязывающиеся друг с другом. Теперь же он был близок к успеху. Виираппан чувствовал это, ощущал всеми фибрами души, как рыбак, замерший с острогой в поднятой руке, чувствует, что вот сейчас, сию секунду из тени плота выглянет рыба-черт и вот тогда-то он точно всадит острие прямо в глаз желанной добыче! Но для этого старику был необходим Раф. Помимо своих феноменальных способностей узнавать странные вещи, парень был единственным свидетелем того, как исчезла утка с таймером на шее.

На третий день после шторма Раф закинул сеть, вытащил на плот десятка полтора золотистых парусников, мелочь выбросил за борт, а из четырех рыбин длиною в локоть приготовил царский обед из трех блюд – салат с зеленью из сырой спинки парусника, рыбный суп с овощами и яйцами и рыбное филе, запеченное на углях.

Отдав должное кулинарному искусству Рафа, Виираппан исподволь завел разговор на интересующую его тему. Для начала он минут десять восхвалял талант Рафа разгадывать тайны артефактов. Раф слушал молча, посасывая рыбий плавник. Затем Виираппан деликатно поинтересовался, не тяготит ли Рафа его общество? Раф ответил, что нет, напротив, он рад встрече с таким интересным человеком, как Виираппан, и что давно, с тех пор, как он последний раз плавал к Квадратному острову и встречался там с Отци, у него не было столь замечательного собеседника. Виираппан смущенно улыбнулся и погладил бороду. После чего спросил у Рафа о его ближайших планах. Раф ответил, что собирается сплавать к заводям, чтобы пополнить запас угля, но прежде хочет заглянуть на Квадратный остров. В прошлый раз он оставил местному умельцу два десятка панцирей морских раков, чтобы тот обработал их должным образом. На эти панцири Раф как раз и собирался выменять у плоскоглазых уголь. Зачем плоскоглазым панцири, Раф понятия не имел. Ему ни разу не доводилось видеть, как плоскоглазые их используют. Но уголь на панцири морских раков они меняли с охотой.

Наливая в чашку хмель, Виираппан как бы между прочим сказал, что тоже собирается к заводям. После шторма плоскоглазые, случается, находят странные вещи. А потом нужно сплавать в те места, куда люди обычно не заглядывают, – на Ядовитую отмель или в Жучиный бочаг. Раф усмехнулся невесело, услышав эти названия, и только головой качнул, – да уж, ни один плотогон, находясь в здравом уме, в эти места не сунется.

– А почему? – спросил Виираппан.

– Да уж больно названия жуткие. Не зря эти места так назвали. Ох, не зря. Ядовитая отмель и Жучиный бочаг, – Раф передернул плечами. – Омерзительные названия.

– А кто их придумал? – задал новый вопрос Виираппан.

– Как это – кто? – удивился Раф. – Никто не придумывал. Они сами по себе так называются – Ядовитая отмель и Жучиный бочаг.

– Так не бывает, – покачал головой Виираппан. – Кто-то должен был дать этим местам названия.

– Ну, может, кто и дал, – не стал спорить Раф. – Только мне о том ничего неизвестно. Но даже если и так, тот, кто назвал эту отмель Ядовитой, а бочаг Жучиным, неспроста так поступил.

– А что, если их специально так назвали? – спросил Виираппан.

– Как это? – не понял Раф.

– Чтобы никто туда не плавал.

– С чего бы вдруг?

– А что если там есть что-то такое… – старик развел руки в стороны и обрисовал ими нечто неопределенно-округлое. – Что-то, чего не следует видеть?

– Раз не следует, значит, нечего и смотреть, – резонно заметил Раф.