протянули мне руки.

— Прошу вас, Madame la Reine, — сказал герцог и поклонился.

— Больше я не королева, — провозгласила я. — Теперь наша королева — Мария.

Я держала Эдуарда за руку и ждала, пока Гизы помогут забраться в карету своей племяннице Марии, королеве Франции и Шотландии. Она уселась подле своего мужа Франциска. Затем Гизы повернулись ко мне.

К тому времени дождик превратился в ливень, мостовая намокла, воздух сделался прохладным. Я подумала о тете Клариссе, потрясенной и дрожащей, но твердо решившейся на побег из палаццо Медичи. Я встала босыми ногами на мокрую мостовую и шагнула к карете, удаляясь от Генриха, от своего сердца и от всего, что было в прошлом.

Экипаж де Гизов повез меня и моих детей в Лувр. Франсуа, герцог де Гиз, и его брат Карл, кардинал Лотарингский, планировали отдалить меня от сына, ныне Франциска II, короля Франции, чтобы он отказался от моих советов, а слушался лишь их обожаемую Марию. Но я не намерена была бросать Франциска, и когда он ласково спросил меня, не может ли он поговорить наедине с кардиналом и герцогом, я заплакала так отчаянно — хотя и умышленно, — что он испугался и не покинул меня.

Я боялась за сына во многих отношениях. Страдания и смерть отца сильно отразились на его здоровье; даже в карете он опустил голову на плечо Марии и тихонько стонал на каждом ухабе. Он жаловался, что у него кружится голова и болит ухо.

Тем не менее Франциск изо всех сил пытался понять мои рассуждения о необходимости плавного перехода власти. К ночи я убедила сына согласиться на создание регентского совета, решения которого имели бы равную власть с указаниями его величества. Я должна была поделиться властью с де Гизами. После того как имущество прежних владельцев выбросили на мощеный двор Лувра, братья де Гиз переселились в апартаменты Дианы и Монморанси.

Старик Монморанси не сразу осознал, что Генриху было бы важнее спасти королевство, но наконец- то до него дошло, что покойный король не стал бы требовать дежурства возле своего мертвого тела. Тогда Монморанси прибыл в Лувр и предложил Франциску свои услуги. Сын неловко поблагодарил его, а затем, спотыкаясь, произнес жестокую речь, написанную де Гизами: Монморанси слишком стар, чтобы быть полезным, и теперь его должность коннетабля пожалована Франсуа, герцогу де Гизу. Новый король предложил Монморанси уйти в отставку и переселиться в свое загородное поместье.

После смерти мужа во дворе появилось много новых лиц: не стало старика Монморанси; где-то исчез молодой шотландец капитан Монтгомери. Диана де Пуатье уехала к себе домой в Анет. По моей просьбе она вернула драгоценности, которые давным-давно преподнес ей мой муж, и прислала мне письмо, где извинялась за всю ту боль, что мне причинила.

Когда прибыли драгоценности в красивой хрустальной шкатулке — подарок на мою свадьбу от Папы Климента, — я пригласила Марию взглянуть на них. На публике я вела себя с ней вежливо, однако не забыла ее конспираторской беседы с человеком, убившим моего мужа, не забыла и фразы, брошенной Франсуа де Гизом на ее бракосочетании, что она теперь — королева Франции.

— Отныне они твои, — сообщила я.

А когда Мария просияла от радости, прошептала ей в ухо:

— Цареубийство — худшее преступление перед Богом. Те, кто совершают его, попадают в самый страшный круг ада.

Она уставилась на меня широко открытыми испуганными глазами и дотронулась до унизанного бриллиантами распятия на своей груди.

Ведя себя непринужденно, я взглянула на шкатулку, сверкающую рубинами, изумрудами и жемчугом.

— Ты везучая девушка, — добавила я. — Тебе повезло, что мой сын так любит тебя. Повезло и в том, что капитана Монтгомери нигде не могут найти.

Мария смотрела на меня, плотно сжав губы. Такой я ее и оставила — бледной и молчаливой.