Черные железные ворота, выходившие на улицу Сен-Антуан, были открыты. Я увидела маленькую мрачную процессию: окровавленный Генрих лежал на носилках, которые держали шотландские гвардейцы. Короля сопровождали старый Монморанси и Франсуа де Гиз. Я протолкнулась к мужу и задохнулась от шока.

Один конец большой деревянной щепки, толщиной в два пальца, проткнул королю правый глаз, а другой ее конец пронзил череп и вышел из виска возле правого уха. В глазном яблоке не видно было ни белка, ни радужной оболочки, лишь темный кровавый сгусток. Еще одна щепка, поменьше, торчала из горла, под челюстью, и крови там было немного.

Я приложила руку мужа к своим губам. Он зашевелился от моего прикосновения и что-то пробормотал. Мое оцепенение сменилось ужасом и надеждой: рана Генриха была серьезна, страдания невероятны, но магия Руджиери подействовала. Король был все еще жив. Он очнулся и махнул рукой, веля опустить носилки на землю. Монморанси взял его снизу за плечи, а Франсуа де Гиз поддерживал голову. Муж тяжело поднялся, как всегда — образец храбрости.

На вторых носилках лежал дофин, который все еще был без сознания. Мария шла рядом, словно призрак. Королевы надевали одежду белого цвета в знак траура. Железные ворота с лязгом за ней захлопнулись.

Наша печальная процессия поднялась по ступеням в давно не использовавшиеся королевские апартаменты. Франциска поместили в отдельные покои, его молодая королева была с ним. Генриха осторожно уложили на кровать и разрезали окровавленную тунику.

На его груди я увидела зеленый платок, промокший от пота и крови. На этом платке я вышила золотом ландыши. Зарыдав, я взяла платок и сунула за пазуху, к сердцу.

Минуло несколько часов. Приехал врач короля месье Шаплен. Он достал из горла Генриха мелкую щепку и осмотрел раненый глаз, раздумывая, сможет ли он удалить большую щепку. Муж не стонал, но не мог удержаться от рвоты. Впоследствии врач объявил, что щепка засела глубоко, и вынуть ее невозможно.

Наступила ночь. Я находилась возле постели короля. Лицо Генриха краснело и распухало, почерневший глаз наливался кровью. Большую часть времени муж был без сознания, но иногда приходил в себя и ласково со мной говорил. Я даже не заметила, что Монморанси и Франсуа де Гиз нас оставили, а их место занял главный инквизитор Карл де Гиз и герцог Савойский.

На рассвете за мной явился Монморанси. У него были серые губы и осунувшееся лицо. Он осторожно взял меня за руки и стал внушать, что мне нужно отдохнуть. Я высвободилась и громко заявила, что не отойду от постели мужа. Мои слова вывели Генриха из сумеречного состояния. Он шепотом попросил меня удалиться. Я послушалась и позволила Монморанси вывести себя из комнаты. В аванзале мы обнялись и вместе зарыдали, позабыв все наши разногласия.

В моих покоях меня поджидала мадам Гонди. Она была уже одета и полна энергии. Я отправила ее за Амбруазом Паре,[26] самым знаменитым французским хирургом. Я верила, что Генрих выживет после операции, если не подхватит инфекцию. Затем я забылась на час и пробудилась от страха.

В середине утра я вернулась в комнату короля; подле него находились Монморанси и Франсуа де Гиз. Правая щека Генриха достигла гротескных размеров. Глаз был перевязан. Врач Шаплен всю ночь дежурил у короля, промывая рану. Результат меня обнадежил: жар у больного спал.

Когда я села у кровати мужа и обратилась к нему по имени, он повернул ко мне лицо. Думаю, он узнал меня, хотя здоровый глаз растерянно блуждал по комнате.

— Молодой капитан, — еле слышно произнес Генрих, и я тотчас поняла, что речь идет о шотландце, нанесшем удар. — Передайте ему, что я его прощаю…

— Капитан Монтгомери сбежал, — сообщил старик Монморанси. — Никто не знает, куда он отправился.

Монморанси кинул на Франсуа де Гиза мрачный взгляд; видно было, что эти люди враждебно относятся друг к другу.

Впоследствии я выяснила, что де Гизы публично обвинили старика в ранении Генриха. Якобы коннетабль отвечал за облачение короля, и на его, мол, совести, что Генрих поднял забрало. Монморанси, судя по всему, очень хотел задать вопросы отсутствующему шотландцу.

— А! — откликнулся король и закрыл здоровый глаз. Слеза выкатилась из него и затекла в ухо. — Диана. Где Диана?

— Мадам де Пуатье в своих апартаментах, — ответил коннетабль. — Она нездорова и просит прощения у вашего величества.

Я взяла Генриха за руку, и он на удивление крепко пожал мою ладонь. Глядя на его длинное мускулистое тело под белыми простынями, я убеждала себя, что он не умрет.

— Зато я здесь. — Голос у меня сорвался, но я взяла себя в руки. — Это я, Катрин.

— Катрин, — пробормотал Генрих. — Ох, Катрин, я все думал, что ты глупа, но нет никого на свете глупее меня. Извини меня. Извини за все…

Склонившись над мужем, я прижалась щекой к его груди. Сердечный ритм напоминал быстрое биение птичьих крыльев. Слезы из моих глаз закапали на постель. Я словно таяла и сливалась с мужем. Казалось, от меня ничего не останется, одно его бешено колотящееся сердце.

— Я ни в чем тебя не виню, — сказала я, — поэтому у тебя нет повода для извинений.

— Как я тебя люблю, — прошептал Генрих и беззвучно заплакал.

Левой рукой он обнял меня за плечи и прижал к себе. В ту минуту я готова была убить за него, с радостью вонзила бы нож в жертву и пролила бы кровь, лишь бы Генрих хотя бы секунду не испытывал боли.

Это был лишь один из моментов. В целом те ужасные дни принесли мне только страдания.