всего три недели.
Он невесело улыбнулся.
— Теперь припоминаю, — ответил он. — Поскольку прошло всего три недели, а не восемь, я проиграл.
— Наоборот, — возразила я. — Прошу вас, отвезите меня в монастырь ле Мюрате.
ЧАСТЬ IV
РИМ
СЕНТЯБРЬ 1530 ГОДА — ОКТЯБРЬ 1533 ГОДА
ГЛАВА 12
Господин Сильвестро совершил со мной удачную сделку. Его товарищи встретили смерть на плахах и виселицах. Ему предстояло присоединиться к ним, но я написала письмо Папе, и казнь заменили на ссылку.
Дверь монастыря ле Мюрате открылась, я бросилась к ожидавшей меня сестре Николетте. Мы крепко обнялись, я смеялась, а у нее из-под очков ручьями текли слезы. Через два дня явились римские легаты с подарками: сыром, пирогами, поросятами, голубями и самым лучшим вином, которое я когда-либо пробовала. В то время, как все остальные горожане оплакивали поражение, обитатели монастыря ле Мюрате пировали в честь моего возвращения.
К счастью, вошедшая в город армия не была диким злобным войском, разрушившим Рим. Захват Флоренции получился спокойным. Командующий имперским войском поприветствовал меня от имени Папы и императора Карла, поцеловал мне руку и назвал герцогиней.
На четвертое утро после поражения республики экипаж доставил меня на семейную виллу Строцци. Меня уже ждали двое мужчин, один из них, седовласый, с провалившимися щеками — Филиппо Строцци. Когда я переступила порог зала, он прижал меня к себе крепче, чем когда-либо. У него имелась причина для радости: Флоренцию и Рим предстояло отстраивать, а Филиппо, родственник Папы по жене, был банкиром с деньгами, которые готов был инвестировать, что сулило ему невероятное богатство.
Другой человек, молодой, невысокий, с широкой грудью, так и сиял. Я не узнала его, пока он не заговорил. Голос его дрожал от восторга.
— Кэт! Кэт! Я и не надеялся снова тебя увидеть.
Я онемела. Затем заключила Пьеро в объятия и не хотела отпускать. Когда мы уселись, он придвинул свой стул к моему и взял меня за руку.
Ликование от победы империи смешивалось с грустью, ведь мне предстояло распрощаться с ле Мюрате, но я успокаивала себя мыслью, что скоро вернусь домой, во дворец Медичи, с дядей Филиппо и Пьеро.
— Duchessina, — обратился ко мне Филиппо, — его святейшество прислал тебе дары.
Дядя принес подарки: ярко-голубое платье из парчи и жемчужное ожерелье, с которого свисала бриллиантовая подвеска размером с горошину.
— Надену это, когда мы вместе будем обедать во дворце Медичи, — заявила я, с восхищением глядя на одежду.
— Папа Климент хочет, чтобы ты была в этом наряде, когда встретишься с ним в Риме. — Филиппо откашлялся. — Его святейшество считает, что наследники должны оставаться в Риме, пока не смогут править.
Я, конечно, расплакалась: мне снова придется разлучиться с Пьеро.
Вернувшись в ле Мюрате, я очень горевала. Писала страстные письма Клименту, просила, чтобы он позволил мне жить во Флоренции. Ничего не вышло. В конце месяца я попрощалась с сестрой Николеттой, матерью Джустиной и обожаемым Пьеро.
И снова осиротела.
Рим стоит на семи холмах. Несколько часов езды по зеленым окрестностям, и из окна кареты — в ней, кроме меня, сидели дядя Филиппо и Жиневра — я увидела холм Квиринал. Филиппо указал на приближавшуюся стену, ничем не примечательную, кирпич кое-где вывалился, и через щели проросла трава.
— Аврелианова стена, — произнес он почтительно. — Ей почти тысяча триста лет.
Через несколько минут мы проехали под современной аркой — Порта дель Пополо, что означает «народные ворота». За Порта дель Пополо до самого горизонта раскинулся город с множеством колоколен и куполов соборов, вздымавшихся над крышами вилл. Под жарким сентябрьским солнцем блестел белый мрамор. Рим оказался намного больше Флоренции; такого огромного города я и представить не могла. Мы колесили по простым кварталам — мимо магазинов, убогих домов, открытых рынков. Бедняки шли пешком, торговцы скакали верхом на лошадях, богатые люди передвигались в каретах, в основном кардиналы. И все же улицы, хотя и оживленные, были не слишком людными. Треть домов пустовала. Рим все еще зализывал раны.
По мере того как кварталы становились богаче, я встречала всё новые свидетельства разорения. Виллы кардиналов и римских знатных семейств сильно пострадали: разбитые каменные фиалы[12] и карнизы, рубцы на деревянных дверях. У каменных богов отбиты руки, ноги, носы. У входа в один собор младенца Христа держала безголовая Мадонна.
Всюду стучали молотки. Деревянные леса охватили фасады всех домов. В мастерских художников клиенты спорили о расценках, скульпторы обтесывали большие куски мрамора, ювелиры обрабатывали камни.
Наконец экипаж замедлил ход.
— Площадь Навона, — сообщил дядя Филиппо. — Расположена на месте цирка императора Домициана.
Такой широкой площади я прежде не встречала. По ней могла бы проехать дюжина экипажей одновременно. По периметру выстроились новенькие нарядные виллы.
Филиппо указал на здание в дальнем конце площади и гордо объявил:
— Римский дворец Медичи. Стоит на месте бань Нерона.
Дворец, отделанный мрамором, был создан в модном классическом стиле: трехэтажный, квадратный, с плоской крышей. Экипаж покатил по длинной, изгибистой подъездной дорожке и остановился. Возница спрыгнул на землю и постучал в дверь здания. Вместо слуги появилась женщина знатного происхождения.
Это была моя двоюродная бабушка, Лукреция Медичи, дочь Лоренцо Великолепного и сестра покойного Папы Льва X. Ее муж, Якопо Сальвиати, недавно был назначен послом Флоренции в Риме. На Лукреции, элегантной, худой и слегка сутулой, было шелковое платье в черную и серебристую полоску. Оно отлично сочеталось с ее волосами и бархатным головным убором.
Дядя Филиппо помог мне выйти из экипажа. Лукреция, улыбаясь, воскликнула:
— Все утро вас жду! Как я рада, что наконец-то увидела тебя, герцогиня.
Тетя Лукреция повела меня и Жиневру в мои новые апартаменты. Я считала свою келью в ле Мюрате роскошной. Но тут я оказалась в солнечной комнате с шестью обитыми бархатом стульями, персидским ковром, обеденным столом и большим письменным столом из вишни. На мраморных стенах висели картины: сцена «Благовещение», портрет юного Лоренцо, портрет моей матери — потрясающей молодой женщины с темными глазами и волосами. Лукреция вынула эту работу из запасника специально для меня.
От нее я узнала, что как раз в это время мой двоюродный дед Якопо общается с его святейшеством,
