Утром я узнала о новых условиях своего заключения: мне не надо было ни убирать, ни питаться в трапезной, ни посещать часовню. Я должна была целые дни проводить в своей келье.

Минули две тоскливые недели. В монастыре Святой Катерины книг не было, на мои просьбы дать что-нибудь заштопать не откликнулись. Я похудела, и немудрено: питалась только сваренной на воде кашей. Единственной моей отдушиной была Томмаса, которая возвращалась в келью вечером.

Жарким августовским утром снова стали палить пушки, да так громко, что пол содрогался под ногами. Сестра Виолетта, с глазами, полными страха, разговаривала в коридоре с монахиней, которую поставили за мной надзирать. Бросив в мою сторону несколько озабоченных взглядов, Виолетта притворила дверь в келью. Если бы на двери был засов или замок, она наверняка бы им воспользовалась. С того момента дверь оставалась закрытой. Вечером Томмаса не пришла, и я сидела в одиночестве на вонючем матрасе. Ужас и надежда сменяли друг друга.

Утром меня разбудил грохот пушки. Началось наступление на Флоренцию. Еду мне так и не принесли. Настала ночь, и канонада прекратилась.

На следующий день пушка прогремела еще ближе.

На третье утро я проснулась в тишине, поднялась с постели и постучала в дверь. Никто не откликнулся. Я взялась за дверную ручку, и в этот момент зазвонил колокол.

Это был не церковный колокол, собирающий на молитву. Я узнала голос «коровы» — колокола на дворце Синьории. Он созывал горожан на центральную площадь.

Сердце радостно заколотилось. Я распахнула дверь. Моя тюремщица бежала по коридору, и я припустила следом. На внутренний двор торопились и другие сестры, некоторые из них уже карабкались по крутой лестнице. Я протиснулась между ними по ступеням на пологую крышу и увидела панораму города. Раскинула навстречу ветру голые руки. Меня обступила Флоренция. Я смотрела на ее стены, окруженные холмами. Некогда они были зелеными, а теперь потемнели. Траву стерли вражеские сапоги и колеса артиллерийских орудий.

На городских крышах появлялись люди. Многие показывали на юг, за реку, на стены Флоренции и на Порта Романа — ее древние ворота. Там, внутри городских стен, раздувались большие белые флаги, медленно текущие к воротам. Скоро они выплыли к поджидавшему противнику.

Внизу улицы наполнились людьми, сестры вокруг меня плакали. Их сердца были разбиты, моя же душа трепетала вместе с флагами.

Виолетта упала на колени и уставилась на белых вестников поражения.

— Сестра Виолетта, — позвала я.

Она посмотрела на меня пустыми глазами. Губы ее беззвучно шевелились, затем она с трудом произнесла:

— Будьте к нам милостивы, Катерина.

— Буду, — пообещала я, — если подскажете, как мне добраться до монастыря Сантиссима- Аннунциата-дел-ле-Мюрате.

Виолетта нахмурилась и посмотрела на мои растрепанные волосы и ночную рубашку без рукавов, подол которой трепал ветер. На груди под тканью были заметны очертания черного шелкового мешочка.

— Вы не можете выйти на улицу, — заявила сестра. — Вы даже не одеты. Там солдаты. Это небезопасно.

Я рассмеялась странным незнакомым смехом. Я осмелела, на меня не было удержу. Марс, наверное, ослабил хватку, и поднимался счастливый Юпитер.

— Доберусь и без вашей помощи.

Виолетта меня проинструктировала, что надо идти на юго-восток, по виа Гуэльфа, мимо собора, к виа Гибеллина.

Я быстро спустилась по лестнице, пересекла двор, отодвинула засов на тяжелой двери и вышла на виа Сан-Галло.

Несмотря на ранний час, было жарко. Брусчатка под босыми ногами уже нагрелась. Улица шумела: низкое гудение «коровы», цоканье копыт, гул взволнованных голосов. Я думала, что люди будут сидеть по домам, боясь армии, которая когда-то разграбила Рим, но они выскочили на улицы. Их бедность немного охладила опьянившую меня радость. Я оказалась рядом с хорошо одетыми торговцами и опухшими от голода бедняками и их детьми, животы которых раздулись от недоедания. Кто-то направился вместе со мной на площадь Синьории, но большинство устремилось на юг, к виа Ларга, к южным воротам и к имперской армии. К провизии.

Среди толпы можно было увидеть солдат-республиканцев — одни ехали верхом, другие шли пешком. И никто на меня не смотрел. Глаза их были опущены, они устало возвращались домой — ожидать своих завоевателей и готовиться к смерти.

Я бежала, никем не замеченная, со лба стекал пот, босые ноги до крови сбились о камни. Толпа все ускорялась, послышался крик:

— Ворота открыты! Они идут!

Можно назвать это случайностью или удачей, должно быть, это Юпитер снова свел нас, столкнул друг с другом.

Я поспешила к моему спасителю, его утомленная лошадь не обратила на меня внимания.

— Господин Сильвестро! — воскликнула я восторженно. — Господин Сильвестро!

Он не слышал. Я дотянулась до его сапога. Он вздрогнул и хотел было гаркнуть на постреленка, который его потревожил, но потом вгляделся в мое лицо.

— Герцогиня, — изумленно отозвался он. — Не может быть!

Сильвестро протянул ко мне руки, я ухватилась за них, и он поднял меня на седло.

Я обернулась и посмотрела на него.

— Вы помните наше пари?

Он покачал головой.

— Ну как же так, — сказала я. — Вы ставили на свою жизнь.

Глаза Сильвестро выражали непонимание, и я прибавила:

— Вы уверяли, что через два месяца наши судьбы поменяются местами. Однако с той поры прошло