— От Евгения? Кто это такой?

— Игнатов.

Женщина немного подумала, только бы она не захотела меня сама проводить к директору, тогда придется говорить, что я не в то кафе попала, им, конечно, безразлично, но мне придется возвращаться в зал.

Но ей не захотелось меня провожать.

— Пройдите по коридору, потом направо, и первая дверь слева.

— Спасибо, — поблагодарила я и пошла, как она мне и сказала. Я повернула направо и порадовалась — мне не придется искать служебный выход, потому что прямо передо мной были раскрыты обитые жестью двойные двери. Грузчики заносили внутрь какие-то коробки, они брали их из машины, стоявшей перед этой дверью. Машину подогнали довольно близко к дверям, так, что мне пришлось нагнуться, чтобы пройти под ее кузовом и выйти на улицу.

Я быстро пробежала к углу этого здания и вышла с обратной его стороны. Двери кафе были метрах в десяти от меня. И именно в это время я увидела знакомое лицо.

Это был Веня.

Он стоял и, казалось, без интереса рассматривал сквозь стеклянные двери людей, сидевших за столиками. Потом он толкнул дверь и вошел внутрь.

Я быстро подошла к дверям, на его место.

Веня не спеша направился к столику, за которым сидел Феликс.

Едва ли кто в самом кафе видел и понял, что произошло.

Только мне отсюда, от входа, было видно это: Веня, как-то даже лениво, вытащил из-под легкой куртки, из-за пояса пистолет с толстым большим стволом (позже я догадалась, что это был глушитель), направил его на Феликса Рука Вени два раза слегка дернулась, и он сразу повернулся и пошел обратно к выходу, на ходу убирая пистолет обратно за пояс.

Я отскочила от дверей, пропуская его. Он вышел. Мельком взглянул по сторонам, вначале взгляд его просто скользнул по мне, но потом он резко повернул голову в мою сторону, даже шаг замедлил на какую-то секунду. Я поняла, что он узнал меня, он ведь видел меня в этих очках и этом парике. Но он тут же отвернулся и пошел в противоположную от меня сторону. Завернул за угол, туда, откуда недавно вышла я. И исчез.

Только после того, как его не стало видно, у меня по телу пробежали мурашки и я почувствовала страх.

Я снова подошла к дверям и заглянула внутрь. Музыка все так же громко играла что-то веселенькое.

Все, кто находился сейчас в кафе, повернулись в сторону столика, за которым недавно еще сидела я. И все с любопытством смотрели на Феликса. Несколько человек уже поднялись, подошли поближе.

Феликс все еще сидел на стуле, но грудью он лег на стол, и лицо тоже лежало на столе, он прижался к нему одной щекой, и одна рука его лежала на столе, а другая свесилась вниз. И он смотрел в мою сторону. На пол тонкой струйкой стекал кофе, разлившийся по столу из опрокинутой чашки, и небольшая вазочка с мороженым тоже лежала на боку, из нее выкатился белый комочек мороженого и валялся в разлитом кофе, как снежный ком в луже грязной воды. И еще мороженым была вымазана щека Феликса, и он был сейчас похож на клоуна, только с которого соскочил его рыжий парик.

И вдруг я обратила внимание на белый клочок бумаги на полу, прямо под рукой Феликса. Я сразу поняла, что это такое — это была Тусина записка, которую я передала ему.

Я быстро сняла очки и парик, затолкала их под рубашку, я не хотела, чтобы во мне узнали ту, которая недавно сидела здесь, рядом с этим человеком, лежавшим сейчас на столе. Как многие, я подошла к столику, на котором лежал Феликс.

Я наклонилась, присела и взяла руку Феликса, стала щупать пульс.

— Надо вызвать «скорую», — сказала я.

Многие вслед за мной тоже начали говорить, что нужно вызвать «скорую». Я в это время стала пробираться через толпу — потому что вокруг уже собралась толпа — к выходу.

В кулаке я сжимала клочок бумажки. Мне совсем не хотелось, чтобы Тусину записку нашла милиция.

А что я теперь скажу Тусе?

Феликс кому-то позвонил и сообщил, где я. Возможно, сказал и то, что я хочу у него узнать в обмен на его Тусю.

Веня видел меня, когда вышел из кафе. Но почему он меня не тронул?

Но Веня просто «подсобный рабочий» — наемный убийца. А вот послала его скорее всего Лилит.

Кто такая Лилит? Вот что мне нужно узнать.

Но все же что я скажу Тусе?

…Я открыла дверь и вошла в комнату.

Туся вместе с Ритулей сидели на диване, смотрели телевизор и грызли яблоко. На меня они обе не обратили никакого внимания. По щеке Туей стекала скупая женская слеза.

— Какой подлец, — проговорила Туся, глядя на экран.

Она откусила от яблока кусочек, от этого кусочка еще один поменьше, сама стала жевать тот, который побольше, а маленький отдала Ритуле. Та, поднимая мордочку к потолку, тоже стала жевать яблоко. Такая идиллия.

Я посмотрела на экран. Там шел какой-то сериал, может, американский, может, еще чей-то, не знаю, я не разбираюсь в них.

— Бросил жену с двумя детьми, а сам ушел к другой, молодой, — все так же, не отрываясь от экрана, объясняла кому-то Туся, скорее всего Ритуле.

Пошли титры.

— Ну что, мы можем ехать? — спросила Туся и посмотрела наконец на меня. Она достала из кармана платья носовой платок и стала стирать со щеки дорожку от слезы.

— Можем, — сказала я.

Туся поднялась с дивана.

— Пойдем, малышка, — сказала она Ритуле, — нас освобождают. Надеюсь, вы довезете нас до дома? — спросила она меня с гордым надмением.

— Конечно.

Они обе прошли мимо меня к выходу.

Я выключила телевизор, погасила свет и пошла вслед за ними.

Они обе уселись на заднее сиденье.

В машине мы долго все трое молчали, только когда уже подъехали к Москве, Туся спросила все так же нарочито надменно:

— Ну что, вы получили то, что хотели?

— Нет, — ответила я.

— Что, Феликс не заплатил? Отказался?

— Я уже говорила, что мне не нужны были его деньги.

— Вам нужны были какие-то сведения?

— Да.

— И он отказался вам их сообщить?

— Да.

— Правильно сделал.

— Нет, не правильно, — обозлилась я. — Ваш Феликс собирался отобрать деньги у больной женщины, еще он неизвестно куда дел одного моего близкого знакомого, можно сказать, моего мужа, и со мной что-то собирался сделать, правда, не знаю, что именно и зачем я ему нужна.

— Что вы такое говорите, я не понимаю.

— Я говорю, что ваш Феликс был подлым, трусливым и лживым человечком.

Я думала, что Туся начнет сейчас защищать своего Феликса, говорить мне что-либо неприятное обо мне, но она промолчала.