конкретным человеком».

«Но как его забыть, как отвлечься? Ведь убит он, убит!»

«Если же злодейство людей возмутит тебя негодованием, даже до желания отмщения злодеям, то более всего страшись сего чувства. Прими муки и поймешь, что и сам виновен, ибо мог светить злодеям даже как единый безгрешный и не светил, а сам впал в грех, сам стал злодеем».

«Все это слова, а вот факт: Никодим мертв!»

— О-о-о!!! — взревел Деснин, схватившись обеими руками за голову. В следующий момент он вскочил на ноги, переворачивая стол со всем, что на том стояло. В глазах его помутнело и кругом пошла голова. Еще мгновение он стоял, шатаясь не от огромной дозы алкоголя, а от крупной дрожи, что пробивала все его тело, затем рухнул навзничь.

Деснин с трудом разлепил веки. Перед ним на корточках сидел Скипидарыч.

— Ну и тяжёл же ты, едрень фень, — произнёс тот, заметив, что гость приходит в себя. — Еле допёр тебя вчера до кровати. Скорую даже пришлось вызывать. Всю ночь зубами скрипел. Удар тебя хватил, сказали. Мол, пить надо меньше в такую жару. Да я, думаю, не в питье здесь дело-то. Материалисты хреновы, едрень фень! Тут у человека душа кровью бродит — а они всё в алкоголь переводят.

Деснин с усилием разодрал слепленные губы, хотел что-то сказать, но у него ничего не вышло. Скипидарыч подал ему ковшик с водой. Деснин машинально сделал несколько судорожных глотков. Сознание медленно вползало в мозг, захватывая всё новые и новые территории. Он с трудом вспоминал, где он и что с ним, и кто этот неумолкающий мужичок.

— С армии у меня еще это, — наконец проговорил Деснин, — Раньше зарубало время от времени, а теперь очень сильно надо постараться, чтобы у меня перемкнуло.

Он поморщился, приложив руку к голове, затем попросил:

— Закурить дай.

Скипидарыч протянул пачку «Примы». Деснин с трудом присел на кровати, закурил.

— О, моя любимая! — встрепенулся Скипидарыч, услышав едва различимую сквозь помехи мелодию, которая доносилась из добитого приемничка. Он схватил аппарат и пару раз шмякнул им об стол. Что-то хрустнуло, и из динамика захрипел Высоцкий:

Высоцкий запнулся на полуслове. Скипидарыч пару раз треснул по приемничку, но тщетно.

— Тьфу ты, едрень фень! Ну и ладно, — оставил он приемник в покое. — Слыхал, Коля? Прямо как про тебя песня-то. Ой, Коля, отстал ты от жизни, не знаешь, что у нас здесь творится. Черти что творится. Ты хоть знаешь, что произошло, пока ты, так сказать, отсутствовал?

— Ну, слышал, демократия победила, коммунизм рухнул, реформы всякие и… — вяло пробормотал Деснин. Ему было совсем не до этого.

— Во-во-во, — перебил его Скипидарыч, — реформы. Только улицы переименовали, да памятники посносили — вот и все реформы. А еще демократия эта, «глас народа«…Между прочим, глас народа и Христа распял — поговорка такая есть. Да ладно, хрен с ним, с демократией. Кабы одна эта напасть — мы бы с нею справились. Так у нас, Коля, тепереча капитализм — сечешь, в чем дело-то? Эта самая демократия с капитализмом — не разлей вода. Да еще либерализм чертов — сиречь вседозволенность по Достоевскому, а по нынешнему — беспредел. Эта напасть похуже будет коммунизма с фашизмом, едрень фень. Как кто-то сказал: «Во всяком цивилизованном государстве богатство священно; в демократических государствах священно только оно». А богатство-то всё это от дьявола. Прально говорят: богатому черти деньги куют. Ох, злато, злато! Сколь из-за тебя зла-то! Но ничего, скоро Бог покарает богатых за то, что они заняли место Бога!

С каждым словом Скипидарыч распалялся все больше и больше. Видно было, что он наконец-то нашел слушателя и желал высказать все накопившееся во что бы то ни стало, тем более знал, что собеседник у него молчаливый и вряд ли перебьет:

— Доллар — вот духовная сущность всего нынешнего общества. Всюду деньги, накопительство, торгашество. Над всем теперь один знак, — Скипидарыч нарисовал в воздухе латинскую «S», — над законами, политикой, совестью. И у всех одна цель — как бы друг друга наколоть. Человек человеку волк. Думай о себе, о других забудь — вот девиз, едрень фень. Какая уж тут братская любовь. Христос со своей проповедью не вписывается в нынешнее время, потому что «капиталистическая система есть самая антихристианская». Не мною сказано, но сечешь, Коля, сечешь, в чем дело-то? Антихристианская. Вот где корень зла. Апокалипсис идет вовсю! И имя антихриста — Капитал. Почти все народы уже поклонились ему, как и было обещано: «И поклонятся ему все живущие на земле, чьи имена не написаны в книге жизни». Капитал скупает души в обмен на материальные блага. Все продались Капиталу, едрень фень! Все, все! Дьявол, пойми, Коля, не есть что-то эфемерное и абстрактное. Он совершенно реален и неутомимо действует среди нас. А имя ему — Капитал. Ты знаешь символ мамоны какой? 666 — сумма налога евреев с покоренных народов, при Соломоне еще. Так что число Зверя — это число мамоны, капитала, а значит он и есть Зверь. Вот так-то. К чему я все это? Да к тому, что где деньги — веры нет. «Никто не будет чувствовать уважения к седине старца, а красоту юношескую никто не будет жалеть. Это проклятое время настоятельно требует суда Божия»…

— Ладно, хватит мозги полоскать. К чему все это? — оборвал речь Скипидарыча Деснин и попытался встать. Но вдруг всё поплыло перед глазами. Повсюду мелькали разноцветные пятна, кружочки, чёрточки, загогулинки. Голова раскалывалась. Деснин обхватил ее руками и, скорчившись, бухнулся на кровать. Скипидарыч замолк и пододвинул к кровати табуретку, на которой стояло ведро холодной воды.

— Окуни голову-то — полегчает.

Деснин привстал и сунул голову в ведро. Холод смягчил боль и изгнал остатки похмелья.

— Ну как — полегчало? — спросил Скипидарыч.

— Да полегчало, полегчало, — вяло пробормотал Деснин. Он уже и не рад был тому, что окончательно протрезвел. Дыра. Та невыносимая душевная пустота, что навалилась на него вчера в связи с известием о смерти Никодима, вновь давала себя знать.

«Ну скажи же ещё хоть чего-нибудь! «- мысленно умолял Скипидарыча Деснин. Вся эта болтовня как-то смягчала, заглушала требованье Дыры, появившейся вчера. Деснин хотел, хотя бы на мгновение, отодвинуть тот момент, когда Дыра заявит о себе в полную силу. Но Скипидарыч как назло молчал, уставившись невидящим взглядом в красный угол. В тишине ходики с кривым маятником тюкали словно по темечку, отчего голова совершенно раскалывалась. А Дыра всё явственнее зияла своей пустотой и уже с прежней силой требовала заполнить себя. Деснин с трудом подавлял этот странный зов.

— Вижу, не веришь мне, думаешь, я совсем с ума спятил, — наконец заговорил Скипидарыч.

— Да почему же? Просто…Не укладывается у меня все это в голове как-то, — Деснин и вправду на