вознамерилась вдоволь его потешить.

— Ну конечно, — поспешил заверить К., — здесь, в буфетной, вы ведь все равно что хозяйка.

— Именно, — подтвердила она, — а начинала батрачкой, скотницей, в трактире «У моста».

— С такими нежными ручками, — то ли спросил, то ли отметил К., сам не зная, просто так он ей льстит или и в самом деле покорен. Руки у нее и вправду изящные и нежные, но, с другой стороны, их ведь можно назвать и невыразительными, слабыми.

— На это тогда никто не смотрел, — проговорила она, — да и сейчас…

К. бросил на нее вопросительный взгляд, но она покачала головой и ничего больше говорить не стала.

— Разумеется, — сказал К., — у каждого свои секреты, и вы о своих не станете говорить со случайным человеком, которого знаете всего полчаса и у которого даже не было возможности хоть что-то вам о себе сообщить.

Однако это замечание, как оказалось, вышло неудачным, оно словно пробудило Фриду от некой благоприятной для К. полудремы, она тотчас же деловито извлекла из кожаной сумочки у себя на поясе деревянную затычку, закрыла ею глазок и сказала К., явно с трудом стараясь скрыть от него перемену в своем настроении:

— Да нет, относительно вас я все знаю, вы тот самый землемер. — И, добавив: — А теперь мне работать пора, — отправилась за стойку, поглядывая на посетителей, из которых многие уже поднимались с мест, указывая на свои пустые кружки.

Желая незаметно для других продолжить разговор, К. снял с полки пустую кружку и подошел к буфетчице.

— Еще только одно, мадемуазель Фрида, — проговорил он. — Это, конечно, невероятное достижение — из скотниц выбиться в буфетчицы, для этого и силы нужны, и достоинства редкостные, однако захочет ли такой человек, как вы, на этом успокаиваться? Дурацкий вопрос. В ваших глазах, только не смейтесь, мадемуазель Фрида, написана не столько прошлая, сколько будущая ваша борьба. Но мир полон преград, и они тем выше, чем выше поставленные цели, поэтому вовсе не зазорно заручиться на всякий случай поддержкой пусть маленького, пусть не влиятельного человека, который, однако, тоже ведет свою борьбу. Может, мы могли бы как-нибудь переговорить спокойно, не на глазах у всех этих ротозеев?

— Не знаю, к чему вы клоните, — отвечала Фрида, и в голосе ее на сей раз невольно отозвалось не торжество всех ее побед, а горечь бесконечной вереницы разочарований. — Или, может, вы вздумали отбить меня у Кламма? Бог ты мой! — И она даже руками всплеснула.

— Вы меня просто насквозь видите, — пошутил К., всем видом показывая, насколько он устал от вечного недоверия. — Ну конечно, это мой самый сокровенный замысел. Чтобы вы бросили Кламма и стали моей возлюбленной. А теперь мне пора. Ольга! — громко позвал он. — Мы идем домой.

Ольга послушно спрыгнула с бочки, но сразу освободиться от окруживших ее друзей-приятелей не смогла. В эту секунду Фрида, глянув на К. тяжело и почти грозно, тихо спросила:

— Когда же я смогу с вами переговорить?

— А мне можно здесь заночевать? — спросил К.

— Да, — ответила Фрида.

— И можно прямо сейчас остаться?

— Выйдите с Ольгой, я тем временем всех этих выпровожу. А через какое-то время возвращайтесь.

— Хорошо, — сказал К. и в нетерпении стал дожидаться Ольгу.

Но мужики не отпускали ее, они затеяли пляску, в самом средоточии которой оказалась Ольга, они же двигались вокруг нее хороводом, и время от времени то один, то другой под общий гогот и вопль к ней подскакивал, крепко обхватывал за талию и кружил на месте, хоровод раскручивался все быстрей, крики, хриплые, голодные, жадные, слились в сплошной вой, Ольга, которая вначале еще пыталась вырваться из круга с улыбкой, теперь, с растрепанными волосами, пошатываясь, только перелетала из рук в руки.

— Присылают всяких, — проговорила Фрида, в гневе кусая тонкие губы.

— А кто они такие? — спросил К.

— Да слуги Кламма, — отвечала она. — Вечно он таскает за собой целый табор, а мне с ними мучайся. Даже не помню толком, о чем я с вами, господин землемер, говорила, если что сказала со зла, вы не обессудьте, все из-за мрази этой, гнуснее и омерзительнее их я никого не знаю, и таким вот холопам я пиво в бокалы должна разливать. Сколько раз я просила Кламма оставлять их дома, мало мне, что ли, от слуг других господ достается, уж мог бы обо мне немного подумать, но нет, проси не проси, а за час до его приезда они прутся сюда, как скотина в стойло. Но сейчас им и вправду в стойло пора, им там самое место. Не будь здесь вас, я бы просто вон ту дверь распахнула, и Кламму самому пришлось бы их выпроваживать.

— Разве он их не слышит? — спросил К.

— Нет, — отмахнулась Фрида. — Он спит.

— То есть как? — воскликнул К. — Спит? Но когда я в комнату заглядывал, он же за столом сидел!

— Он всегда так сидит, — отвечала Фрида. — И когда вы на него смотрели, он тоже спал — иначе разве бы я вам позволила? Это его обычная поза во время сна, господа вообще много спят, просто удивительно. Да если бы он столько не спал, как бы он выносил всю эту челядь? Но сейчас мне самой придется их выставлять. — С этими словами она взяла из угла хлыст и одним-единственным высоким, хотя и не слишком уверенным прыжком — словно барашек — влетела в круг танцующих. Те сперва решили, что еще одна плясунья прибавилась, и действительно в первый миг почудилось, будто Фрида сейчас свой хлыст отбросит и пустится в пляс, но тут она его вскинула.

— Именем Кламма! — пронзительно крикнула она. — В стойло! Все в стойло!

В тот же миг все они в приступе непостижимого для К. страха заметались, теснясь в глубь залы, где под напором первого беглеца уже распахивалась дверь, дохнув волной ночной прохлады с улицы, и все разом сгинули, включая и Фриду, которая, очевидно, гнала их теперь по двору к воротам конюшни. В наступившей тишине К., однако, явственно услышал чьи-то шаги в прихожей. На всякий случай он кинулся к стойке, единственному месту, где можно укрыться: хотя находиться в буфетной ему вроде бы не запрещено, но, коли он собрался здесь ночевать, на глаза попадаться не след. Вот почему, едва дверь и вправду начала отворяться, он юркнул под прилавок. Конечно, быть обнаруженным в таком месте тоже небезопасно, однако на этот случай он придумал достаточно правдоподобную отговорку: дескать, спрятался от разбуянившегося мужичья.

Оказалось, это пришел хозяин трактира.

— Фрида! — позвал он и несколько раз прошелся взад-вперед по буфетной.

Фрида, по счастью, скоро вернулась, о К. не обмолвилась ни словом, только пожаловалась на слуг и, явно пытаясь отыскать К., прошла за стойку, где К. тотчас же дотронулся до ее ноги и с этой секунды почувствовал себя в совершенной безопасности. Поскольку Фрида о К. не упомянула, хозяин заговорил о нем сам.

— А землемер где? — спросил он. Он, похоже, вообще был человек вежливый, и не без тонкости, обретенной, вероятно, в длительном и довольно непринужденном общении с лицами гораздо более высокого звания, чем он сам, однако с Фридой он обходился как-то особенно уважительно, это потому бросалось в глаза, что говорил он с ней все-таки как хозяин с наемной работницей, к тому же работницей довольно кокетливой и дерзкой.

— Про землемера я напрочь забыла, — отвечала Фрида, ставя свою маленькую ножку К. прямо на грудь. — Давно ушел, наверно.

— Но я его не видел, — не успокаивался хозяин, — а я все время в прихожей был.

— Во всяком случае, здесь его нет, — холодно возразила Фрида.

— Может, спрятался где, — предположил хозяин. — Судя по виду, от него всякого можно ожидать.

— Да нет, на такое у него смелости не хватит, — заявила Фрида, еще сильнее наступая на К. своей ножкой. Оказалось, какая-то лихость и отчаянное озорство таятся во всей ее натуре, чего К. сперва в ней вообще не разглядел, а сейчас именно эта удаль возобладала и била через край, когда Фрида, внезапно