которые зарабатывали себе на жизнь, передавая разговоры влиятельных особ, вроде Тимосфена, тем, кому это могло пригодиться, было более чем достаточно. Не по своей воле узнав тайную, закулисную жизнь Афин, Аристон, среди всего прочего, усвоил, что ни один город Эллады так не кишит мерзкими шантажистами и вымогателями, как столица Аттики. Убедившись, что поблизости никого нет, Аристон быстро наклонился к уху всадника и прошептал несколько слов, да так тихо, что Тимосфен едва смог расслышать.

Лицо благородного старика посуровело и приняло столь осуждающее выражение, что Аристон запнулся и умолк.

– Продолжай, – сказал Тимосфен.

– Прости меня, благородный Тимосфен, – спокойно произнес Аристон, – но, честное слово, другого выхода нет. Вот что я предлагаю тебе сделать…

Всадник слушал внимательно. Постепенно неодобрительное выражение исчезло с его лица. Но на смену ему пришел страшный гнев.

– Ты говоришь, там содержится сын человека, чьи земли дают в год пятьсот бушелей? -прорычал он.

– Да, – прошептал Аристон. – А другой – сын такого же всадника, как и ты, господин.

– Зевс Громовержец! – воскликнул Тимосфен. – Что будет с Афинами?

– Ничего хорошего, если не… – Аристон нарочно не договорил.

В небольших голубых глазках Тимосфена неторопливо заиграла улыбка. Он положил Аристону на плечо тяжелую Руку.

– Я согласен, – сказал он. – Какой прок от щепетильности в подобных делах? В конце концов, свинью режут не дорогим кинжалом, украшенным драгоценными камнями, правда?

Аристон медленно, облегченно вздохнул. И тоже улыбнулся.

– Чем бы ты ни резал свинью, мой господин, главное – нанести верный удар, – сказал он.

Когда Поликсен в тот же вечер увидел на пороге «бани» трех осанистых, богато одетых незнакомцев, он чуть не разбил себе лоб: так низко он кланялся. Распрямившись, сириец потер пухленькие, короткие ручки, словно собирался соскрести с них кожу.

– Мои господа! – бормотал он. – Благородные госпо– да! Поверьте, для моего убогого заведения это великая честь…

Он вдруг осекся, и лицо его слегка посерело. Поликсен перестал потирать руки. Челюсть у него отвисла. Из уголка рта на угольно-черную бороду потекла струйка белой слюны.

– Благородный Тимосфен! – выдохнул он. – Но… но… Тимосфен улыбнулся ему. Ледяной улыбкой, исполненной презрения.

– Тебе говорили, что я не люблю извращенных забав, так, о сириец? – молвил он.

– Совершенно верно, мой господин, – пролепетал Поликсен. – Больше того, я слышал, что ты решительно восстаешь против…

– Ах, тебе наболтали лишнего! – прервал его Тимосфен. – Я считаю, что свобода человека предполагает право оскотиниваться, если ему так нравится. Эти калокагаты, благородные мужи из Аргоса, желают заняться любопытным делом, которое ты тут практикуешь, сириец. Они прекрасно осведомлены, что я не одобряю столь грубого искажения предначертаний природы, но гостеприимство для меня важнее, тем паче, что сам я не намерен профанировать свою плоть столь ненавистным мне способом. Так что приступай к делу, сириец! Обслуживай клиентов. А я сяду и подожду.

Поликсен с тревогой посмотрел на благородных гостей из Аргоса. Но потом немного расслабился. Долгий опыт подсказал «банщику», что все в порядке. Эти двое были ярко выраженными мужчинами, отцами семейств, суровыми мужьями, которые во всеуслышание, на людях, ругали женоподобных извращенцев и вовсю демонстрировали свою мужественность… дома. Но, оказавшись за пределами родного полиса, подальше от зорких глаз и злых языков, они точно так же, как и все эллины, не прочь были порезвиться с мальчиками. О, Поликсен таких видел-перевидел!

– У вас есть какие-нибудь пожелания, мои господа? – поинтересовался он.

– Один заезжий гость из Афин, – медленно молвил всадник из Аргоса, – рассказывал нам, что у тебя есть парочка очаровательных мальчиков – пальчики обли– жешь. Их имена… Тем, как зовут этих маленьких плутишек?

– Диомед и… Ификл, насколько я помню, – сказал второй всадник.

– У вашего друга хороший вкус! – одобрительно щелкнул языком сириец. – Это мои лучшие мальчики, если не считать…

– Если не считать кого, вернее, чего? – насмешливо спросил Тимосфен.

– Спартанского мальчика Аристона, – расхрабрившись, выпалил сириец. – Он красив как бог. Его чары так велики, мой господин, что уж не знаю, устоит ли перед ним твоя непоколебимая добродетель.

Тимосфен устремил на сирийца ледяной, пронзительный взгляд. Потом улыбнулся, но улыбка вышла кривой, презрительной.

– Что ж, введи его, устроим проверку, о сириец! – сказал он.

Когда всадники из Аргоса удалились в спальни с двумя надушенными, жеманными гомосексуалистами, Тимосфен остался в зале для приема гостей и завел беседу с Аристоном и хозяином «бани». Страхи Поликсена рассеялись. Он убедился, что двое рослых, мускулистых мужчин действительно явились в его заведение в надежде вкусить изысканных наслаждений. Он поспешно дал понять афинскому всаднику Тимосфену, что тот может беседовать с юношей сколь угодно долго, если, разумеется, не появится клиент, испытывающий более настоятельную и насущную необходимость в обществе Аристона.

– Я заплачу тебе, сколько ты обычно берешь… оплачу все время нашего разговора, – напрямик заявил Тимосфен. – Только позаботься, чтобы нас не беспокоили.

– Конечно, мой господин! – с привычной услужливостью засуетился Поликсен. – А ты не думаешь, что гораздо доверительней беседовать в спальне?

– Не будь ослом, сириец! – оборвал его Тимосфен. – Если я говорю «побеседовать», значит, действительно хочу побеседовать. А для этого подойдет и зал. Кроме того, я желаю, чтобы ты остался с нами. У меня такое ощущение, что разговор может оказаться полезным и для тебя.

– Как прикажешь, благородный всадник, – склонился Поликсен.

Тимосфен повернулся к Аристону.

– Скажи мне, юноша, – без обиняков начал он, – тебе нравится такая жизнь?

– Нет, я ее ненавижу, – ответил Аристон.

– Тогда почему ты не прекратишь ее? – спросил Тимосфен.

– Потому что я… я раб, мой господин, – грустно промолвил Аристон. – Мой хозяин Поликсен купил меня, чтобы я занимался именно этим.

– И еще из-за твоей красоты, – добавил Тимосфен. – Чему я очень рад, хотя совсем по иным причинам. Дело в том, что ты напоминаешь мне сына, которого я утратил. Ты поразительно похож на него. Поэтому я хотел бы выкупить тебя из позорного притона. Сколько ты за него возьмешь, сириец?

Поликсен напрягся. Потом еле заметно усмехнулся.

– Все твое состояние, господин, – насмешливо произнес он, – и состояние двух твоих друзей, а также капиталы всех твоих родственников, соплеменников и…

Тимосфен покачал головой.

– Нет, сириец, – сказал он, – ты возьмешь гораздо меньше. Да, ты возьмешь… погоди-ка! Лучше спросим мальчика. Аристон, сын мой, сколько мне ему предложить?

– Одну мину, – сказал Аристон, – и ни оболом больше. Он заплатил за меня пятьдесят мин. Но если вспомнить, сколько он на мне заработал, то будет вполне справедливо. Ты согласен со мной, благородный Тимосфен?

– Абсолютно, – кивнул Тимосфен и вынул из кошелька серебряную монету.

Поликсен глядел то на одного, то на другого. Он был далеко не глуп и понимал, что за этим что-то скрывается. Но совсем не мог понять, что именно.

– Ты шутишь, господин, – начал он. – Неужели ты думаешь, что я соглашусь?

– Я никогда не шучу, – строго поправил его Тимос– фен. – А насчет того, что ты согласишься… Я не думаю, а знаю.