— Лезгинку… лезгинку, — послышались голоса.

— Ну какая же лезгинка без черкесски и кинжала, — разведя руками возразил Вачнадзе.

— Кинжал есть, — убегая, объявила Валя, и через минуту вбежала в гостиную с хорошо отточенным, большим кухонным ножом. Все столпились около рояля. Маша легко схватила несложную мелодию лезгинки, и красавец князь с тонкой осиной тальей, с влажными глазами горной газели, поднял руки и плавно заскользил по паркету. Это был необыкновенный танец. Мягкие, чуть заметные, ритмичные движения ног, при полном спокойствии тела, чередовались с движениями рук, в одной из которых блестела сталь кухонного ножа. Вачнадзе закончил танец в бешеном темпе и искусным броском вонзил острие воображаемого кинжала в паркет, как раз у ног мамы.

— Браво князь!.. браво… Разрешите вас поцеловать, — восторженно сказала мама, пухлыми, располневшими руками беря красивую голову князя, и целуя его в лоб. Ее примеру последовали: экзальтированная Валя, влюбленная Верочка и не видевшая танца Маша.

— Почему я не грузин? — с досадой подумал Брагин, когда Маша чмокнула Вачнадзе в щеку. Он. однако, был скоро вознагражден. Играли в фанты, и проигравшая Маша подарила его первым застенчивым поцелуем. Игра в фанты дальше невинных поцелуев не шла, но странно тб, что почему то Вачнадзе обязательно проигрывал Верочке, Валя — Упорникову, а Брагин — Маше. Танцевали, шумели, хохотали, но час явки в корпус, настойчиво напоминал о себе. Верочка и Вачнадзе ушли уже давно, и когда друзья стали прощаться, разрумяненная Маша капризно заявила: — Нет, нет… еще рано… Еще одни двойные фанты… Я с Валей против вас… Хорошо?

…Конечно проиграли Упорников и Брагин. Маша с той же лукавой улыбкой, объявила проигрыш, заключающийся в том, что друзья, в любой день недели должны были убежать из корпуса и притти к ним пить кофе. Сестры и не подозревали какому риску они подвергали своих новых друзей. Обусловленным днем была выбрана среда, и лишь только по тому, что в среду дежурил более мягкий полковник Гусев, а часом — 4 часа дня. Друзья заспешили в корпус. Пылкий Брагин перебирал в голове возможные планы побега из корпуса, но крутой мороз быстро охладил его мозги и остаток пути он старательно оттирал чуть схваченные морозом уши.

— Георгий, я влюблен в Валю, — серьезно сказал другу Упорников.

— Ну вот, я же говорил тебе, что она больше подходит… Ты блондин… она блондинка… У обоих голубые глаза… семейное счастье обеспечено…

— Голубые глаза, — с саркастической улыбкой повторил Упорников.

Он был полной противоположностью сентиментальному Брагину. Он был стопроцентный реалист и в свои 17 лет понимал жизнь в аспекте ее реальности. Он влюбился в Валю, потому что она молодая, веселая, потому что у нее красивые голубые глаза, какие однако можно встретить на каждом шагу, молодое тело, которое у всех молодых — «молодое». В своем чувстве на данный момент он был чист и искренен, но лунный свет на него не влиял, пушистые снежинки не приводили в восторг, стрелки городских часов не раздражали, вот почему, когда Валя экстерном сдала экзамен за 7-й класс и уехала в Москву на высшие женские курсы, он как-то незаметно для самого себя забыл ее и уже так же искренно был влюблен в Катюшу Жбанникову, как-то особенно пышно расцветшую за последний год.

Влюбленные друзья на этот раз явились в корпус без опоздания. У них еще оставалось время блеснуть несколькими головокружительными номерами на турнике и параллельных брусьях в гимнастическом зале, где обычно перед сном собирались фанатики спортсмены. Они разогрели до красна свои молодые тела ледяной водой и отправились спать. Их кровати были не рядом. По правилам корпуса кровати занимались кадетами строго по ранжиру, а Упорников был много выше Брагина. Упорников лег вчистую постель, с улыбкой вспоминая проигрыш наступающей среды, отнес его к несовсем разумной выдумке очаровательных барышень и быстро заснул крепким молодым сном.

Брагин вертелся в кровати и совершенно по другому оценивал счастливый проигрыш, дающий ему возможность на неделе лишний раз увидеть свою Машеньку. Его пытливый ум занимала мысль, как среди бела дня осуществить этот дерзкий побег из корпуса. Швейцарская комната, из которой был единственный выход на улицу, сразу отпала, так как он отлично знал, что «дедушка крокодил», главный швейцар корпуса, никогда не пойдет ни на какие компромиссы. Он в душе возненавидел верного и неподкупного стража швейцарской комнаты.

Воспитатель обошел спальню с последним обходом, бесцеремонно вынимая руки спящих кадет из под одеяла (по правилам корпуса руки должны быть поверх одеял). Вокруг раздавалось мерное в такт дыхания посапывание безмятежного сна, когда усталый от напряжения мозг Брагина пронизала мысль побега из спальни, через большую форточку, по узкой пожарной лестнице, за зиму сплошь усыпанной снегом. Эта мысль показалась ему гениальной и настолько легко осуществимой, что он сразу стал обдумывать детали плана, чтобы завтра в готовом виде преподнести его другу. Спальня целый день закрыта на ключ, который хранится у дежурного дядьки… думал Брагин, но ведь можно после обеда пробраться в спальню для посещения каптенармуса. Для отвода глаз можно даже посетить его, оторвав от мундира одну-две пуговицы, и уже на обратном пути вылезти через широкую форточку на пожарную лестницу. Уверенный в полном успехе, он заснул блаженным сном. Он только не продумал обратного пути, когда форточка могла быть закрыта одним из дядек или самим каптенармусом…

Понедельник выдался снежный… Спокойный снег падал целый дсзнь. После обеда друзья через огромное окно двухсветного зала наблюдали, как узорчатые хлдпья покрывали свежим белым ковром всю площадь переднего плаца. Брагин таинственно, но с увлечением, передавал другу свой гениальный план. Он был уверен, что смелый и решительный Упорников одобрит его.

— Дурак!.. Идеалист! — одобрил Упорников и перевел смеющиеся глаза на белое поле плаца.

— Пусть я дурак, но я хоть что-то придумал… а ты умный ничего выдумать не можешь! — с сердцем ответил Брагин. Некоторое время друзья стояли молча. Вдруг по лицу Упорникова скользнула радостная улыбка и, крепко схватив друга за руку, он произнес: — Идея!.. Блестящая идея!.. В среду, после обеда… отпросимся у воспитателя побегать на лыжах, — закончил он, глядя на Брагина смеющимися голубыми глазами. Брагин даже подпрыгнул от радости, схватил друга за плечи и неистово стал трясти его. Он сейчас же признал, что Упорников умнее его. Друзья решили держать свой план в строжайшем секрете. В нем был только один сомнительный пункт… «Разрешит ли полковник Гусев?» Он отлично знал, что ни Упорников ни Брагин никогда не интересовались лыжным спортом, но и этот пункт, учитывая особо теплое отношение Гусева к Брагину, показался друзьям не страшным.

. . . . . . . . . . . .

Вторник тянулся невесело долго. Друзьям казалось, что именно на этот вторник кто-то вдруг положил какую-то тяжесть, придавившую его и лишившую его возможности двигаться со скоростью всех предыдущих вторников. Друзья томились от разъедающей их скуки, а темпераментный Брагин возмущался тем, что кто- то выдумал какие то вторники, что ничего бы не случилось, если после понедельника была бы сразу среда, и только сам вторник, спокойно-бесстрастно, продолжал свой обычный путь, уложенный в рамки обязательных 24 часов, все дальше и дальше отдаляясь от понедельника и все ближе приближаясь к среде…

Наступила долгожданная среда рискованного и трудно осуществимого побега из корпуса, в случае неудачи чреватого большими неприятностями и суровым наказанием. Друзья отлично знали, что их ожидает не карцер с обязательным посещением всех уроков, и с неудобством жестких дубовых нар, а по крайней мере лишение отпуска на три месяца, обрывающее непрерывную цепь красивых, чистых встреч с своими возлюбленными, когда задорной музыкой из за пустяка льется веселый смех, когда от случайно брошенного слова или взгляда холодный декабрь одевается теплом цветущего апреля, когда молодые уста от долгого недельного поста жадно ждут радости чистого касания. Казалось чего проще отказаться от этого побега, терпеливо дождаться субботы, повидать Валю и Машу, которые возможно уже сами раскаиваются в своей необдуманной шалости, все им объяснить, но юношеский задор, яд запрещенной встречи, взяли верх над сухой логикой, и сегодняшний побег в мыслях друзей был овеян ореолом славы.