— Эй, электротехники! Заходите, не бойтесь! Я целиком — ваш!

Арехин на мгновение замер, потом сделал знак тезке О: я пойду один.

Тезка понял, поднял маузер — если что, не подведу, отомщу за смерть.

Приятно сознавать…

Арехин вздохнул, шагнул к двери. Открыл медленно, вошел тоже медленно, руки держал перед собой, чтобы видно было — пустые.

Под ногами сосновые опилки, будто в мастерской гробовщика. Не очень свежие, где ж их, свежих, взять, но и не совсем древние. Еще лизолом пахло, хлоркой. Маскирует кровь. И для дезинфекции, вероятно, тоже.

— Не опасайтесь, я говорю, — голос шел из-за ширмы в углу. Туда же шел и электрический провод. — Я и сам думал обратиться куда следует, только решить не мог никак, куда все-таки следует.

Ширма отодвинулась, открывая говорящего, которым, конечно, был давешний подвальный жилец. А рядом стоял странный аппарат — резиновые трубки, моторчик, маховик — машинерию Арехин разглядывать не стал, не она главная. Главной здесь была голова на железной шее. К ней и шли трубочки.

— Это…

— Это очередной опыт, умеренно удачный. Но разве можно работать в такой обстановке? — повел рукой подвальный жилец. — И вдобавок ко всему — перебои с электричеством. А они больше трех часов без электричества не могут.

— Они?

— Подопытные. Лиза, Лиза! — заговорил он громко. — Ты еще слышишь меня?

И тут голова открыла глаза — всего на мгновение, но и этого было достаточно.

— Видите, умирает, — констатировал подвальный жилец. — Нет, я непременно должен получить лучшие условия. Лабораторию. Или даже целый институт. Представляете, что можно будет сделать в институте?

— Что?

— Да что угодно. Пересадить голову на новое, молодое тело. Или подшить человеку жабры акулы — пусть покоряет моря. Или просто продлить жизнь лет так на двести-триста. Заманчиво?

— Заманчиво, — сказал в раздумье Арехин.

— А то, что пришлось для опытов использовать людей, то опять же из-за плохих условий. Вы ведь сотнями расстреливаете, и все больше молодых, крепких. Я отберу среди них столько, сколько потребуется, и в институте, прямо в операционной и проведу нужные действия. А то прямо как идиот, право, бегаешь по городу с головой в одной руке, запасом крови в другой… Нет, если я занимаюсь делом государственного значения, государство просто обязано создать мне условия, разве не так?

— Пожалуй, вы правы, пора государству сказать свое слово. — Арехин выхватил из внутренних карманов маленький вороненый пистолет. Два выстрела — по коленям.

Вбежал тезка О с маузером наготове.

— Где? Куда?

— Никуда, — Арехин туго бинтовал раны упыря.

— Это зачем?

— Приказ взять живым, — вздохнул Арехин.

— Приказ товарища Оболикшто?

— Берите выше, Александр. Много выше. Взять живым, стрелять только по ногам. Вот мы приказ и исполнили…

— Ну, покажите, покажите! — Сашка чуть не дрожал от возбуждения.

Арехин, кривя губы в странной усмешке, расстегнул кобуру и вытащил вороненый маузер. К рукоятке была прикреплена пластинка, на которой было выгравировано: «Товарищу Арехину за героизм» — и подпись.

Посмотреть на оружие, а больше на подпись пришли все сотрудники МУСа.

Товарищ Оболикшто долго тряс Арехину руку, говорил громкие слова, а Арехин ждал, когда будет прилично уйти со службы домой.

На столе товарища Оболикшто зазвонил телефон.

Товарищ Оболикшто поднял трубку, выслушал сказанное, ответил «есть» и повесил трубку на место..

— Вас опять вызывают в Кремль, товарищ Арехин. Срочно. С одним сопровождающим.

— Сопровождающим?

— Возьмите Сашку, он заслужил.

Спорить, к восторгу Сашки, тезка А не стал.

Вложил именной маузер в кобуру, а кобуру передал товарищу Оболикшто:

— Будьте любезны, положите в сейф покамест.

Товарищ Оболикшто только крякнул.

Арехин с Сашкой быстро покинули здание. Чуть далее ждал «Паккард».

— Ну, Арсений Иванович, похоже, пришло время. С Богом, — сказал Арехин шоферу.

Тот слегка покраснел, перекрестился размашисто:

— С Богом, Александр Александрович.

Сашка таких цирлих-мирлихов не понимал, а в Бога и вовсе не верил, но, быть может, так положено перед поездкой в Кремль?

— Вы, Александр, маузер приготовьте. На всякий случай. Только сгоряча не стреляйте в полкового врача.

— В кого?

— Это я так… Просто — не стреляйте сгоряча, и все.

— Я и не стреляю. А зачем вас опять позвали в Кремль, вы ж там утром были, когда наградной маузер получали.

— Значит, понадобился. Либо я, либо маузер, — Арехин говорил серьезно, не поймешь: шутит, нет?

— А с этим… с упырем что сделали?

— Пока не решили. Возможно, он действительно получит в свое распоряжение лабораторию или даже институт.

— А как же убитые?

Арехин не ответил.

— Я вот что думаю, — продолжил Сашка, — вот он голову Елизаветы, как ее… Викторовны, вот, в ведре унес вместе с кровью. Но ведь ведро — случайность, а убивать он шел намеренно. Куда бы он тогда дел и голову и кровь, если бы ведра не оказалось?

— Он их не прямо в ведре нес. У него два резиновых мешочка были, на особых застежках. В один мешочек он голову поместил, а в другой кровь. А потом мешочки в ведро поместил, чтобы надежнее. А так у него еще и обычный мешок был, с мешками сейчас всяк ходит, неприметно…

— Ага… — Сашка еще хотел спросить, правда ли, что отрезанные головы по нескольку дней жили, но здесь «Паккард» остановился: дорогу перегородила подвода, а возчик никак не мог управиться с норовистой лошадью.

— Ну, Александр, приготовьтесь!

К чему готовиться, Сашка спросить не успел: отовсюду вдруг стали стрелять, и он понял, что стреляют по «Паккарду» и, следовательно, по нему.

Тезка А вывалился из автомобиля, покатился по мостовой и, пока катился, все стрелял из своего маленького пистолета. Наверное, метко стрелял, потому что шофер, выскочив вслед, только водил из стороны в сторону дулом большого американского револьвера, но стрелять не стрелял.

— Похоже, вы их всех положили, Александр Александрович, — наконец сказал он.

— Надеюсь, — ответил Арехин, поднимаясь с мостовой и отряхивая свое дивное пальто.

Народ жался по сторонам. Послышался шум грузовика. Две дюжины красногвардейцев — латышских стрелков — повыпрыгивали с кузова.