окна. Там и сям были наклеены скотчем постеры с рекламой прохладительных напитков и арахиса. Многие из них выцвели, а один превратился в бледный голубой прямоугольник. Даже сейчас, при пасмурном небе, комнату заливал резкий, бьющий в глаза свет.

Девять-десять человек уже сидели за столиками в дальнем конце. Перед каждым стояла миска, из которой поднимался дымок: как мне показалось, там было картофельное пюре. Все жадно ели длинными деревянными ложками, но при нашем появлении остановились и устремили взгляды на меня. Кто-то хотел подняться, но Кристофф, после бодрого приветствия, махнул им, чтобы они не беспокоились. Затем он обернулся ко мне:

– Как видите, нас не дождались. Но поскольку мы опоздали, вы их, конечно, простите. Что до других, то, думаю, они не задержатся. В любом случае не будем терять времени. Если вы пройдете сюда, мистер Рай- дер, я представлю вам моих добрых друзей.

Я собирался последовать за ним, но заметил массивного бородача в полосатом переднике, потихоньку делавшего нам знаки из-за прилавка.

– Хорошо-хорошо, Герхард, – проговорил Кристофф, дергая плечом. – Я начну с вас. Познакомьтесь – это мистер Райдер.

Пожав мне руку, бородач произнес:

– Ваш ланч будет готов через секунду, сэр. Вы, должно быть, очень проголодались. – Потом он быстро прошептал что-то Кристоффу, глядя в дальний конец кафе.

Мы с Кристоффом проследили взгляд бородача. Посетитель, сидевший в одиночку в противоположном углу, словно дождавшись, когда мы обратим на него внимание, поднялся из-за стола. Это был мужчина за пятьдесят, седой и грузный, одетый в ослепительно-белый пиджак и рубашку. Он двинулся к нам, но на середине комнаты остановился и улыбнулся Кристоффу.

– Анри! – воскликнул он, приветственно вскидывая руки.

Кристофф холодно взглянул на него и отвернулся.

– Тебе здесь делать нечего, – проговорил он.

Человек в белом пиджаке, казалось, не слышал.

– Я наблюдал за тобой, Анри, – продолжал он приветливо, указывая на окно. – Как ты шел от машины. Ты все так же сутулишься. Раньше ты изображал сутулость – теперь же, похоже, и вправду согнулся. Не нужно, Анри. Что бы там ни происходило, не сгибай плечи.

Кристофф по-прежнему стоял к нему спиной. – Ну, Анри! Ты как ребенок. – Я тебе сказал. Нам не о чем говорить. Незнакомец в белом пиджаке приблизился еще на несколько шагов.

– Мистер Райдер, – обратился он ко мне. – Поскольку Анри не собирается нас знакомить, я представлюсь сам. Я доктор Любанский. Как вам известно, мы с Анри раньше были очень близки. А теперь, сами видите, он даже не желает со мной разговаривать.

– Тебе здесь нечего делать, – Кристофф не поворачивался в его сторону. – Ты никому не нужен.

– Видите, мистер Райдер? В Анри всегда было что-то ребяческое. Глупо. Я так давно примирился с мыслью, что наши пути разошлись. Прежде мы, бывало, сидели и болтали часами. Правда, Анри? Разбираем по косточкам какую-нибудь композицию, сидя в погребке за кружкой пива. До сих пор с теплотой вспоминаю те часы в погребке. Порой мне даже хочется, чтобы нашей размолвки никогда не было. И сегодня мы могли бы снова посидеть вместе, часами спорить о музыке, о том, как ты интерпретируешь ту или иную пьесу. Я живу один, мистер Райдер. Так что вы можете себе представить, – он усмехнулся, – подчас мне бывает довольно одиноко. И тогда вспоминаются минувшие дни. И я думаю, что неплохо было бы снова посидеть с Анри и потолковать о партитуре, которую он готовит. Бывали времена, когда он не делал ничего, пока не посоветуется со мной. Так ведь, Анри? Ну, не будем детьми. Давай по крайней мере хоть приличия соблюдать.

– Ну почему именно сегодня? – выкрикнул внезапно Кристофф. – Ты никому здесь не нужен! Они на тебя как злились, так и злятся! Посмотри – сам убедишься!

Проигнорировав эту вспышку, доктор Любанский пустился в дальнейшие воспоминания, касающиеся его самого и Кристоффа. Я быстро потерял нить повествования и перевел глаза на прочих гостей, сидевших сзади и беспокойно наблюдавших.

Ни один из присутствующих, как мне показалось, не перешагнул рубеж сорокалетия. Среди них было три женщины, одна из которых рассматривала меня с особой, необычной пристальностью. Она выглядела чуть старше тридцати, носила длинную черную одежду и крохотные очки с толстыми линзами. Я изучил бы и остальных, но тут мне вспомнилось, что впереди куча дел и я просто обязан твердо воспротивиться всякой задержке сверх оговоренного времени.

Когда доктор Любанский сделал паузу, я осторожно тронул Кристоффа за рукав и тихонько сказал:

– Интересно, скоро ли подойдут остальные?

– Н-да… – Кристофф оглядел помещение, – Похоже, больше никого не будет.

Он словно бы надеялся, что ему возразят. Но все молчали, и он с коротким смешком повернулся ко мне:

– Собрание небольшое, и все же, поверьте, мы – обладатели лучших в городе умов. А теперь, мистер Райдер, прошу вас.

Кристофф начал представлять мне своих друзей, Когда он называл очередное имя, его носитель нервно улыбался и проговаривал несколько приветственных слов. Все это время я не выпускал из вида доктора Любанского: он медленно поплелся в свой угол, продолжая наблюдать за происходящим. Под конец церемонии доктор Любанский громко рассмеялся, заставив Кристоффа прерваться и бросить на оппонента, полный холодной ярости взгляд. Доктор Любанский, успевший сесть за свой столик, еще раз усмехнулся и произнес:

– Ну, Анри, что бы ты за эти годы ни потерял, нахальство осталось при тебе. Ты что, собираешься пересказать мистеру Райдеру всю сагу про Оффенбаха? Самому мистеру Райдеру? – Он потряс головой.

Кристофф продолжал в упор разглядывать своего прежнего приятеля. Казалось, у него на языке вертится какая-то уничтожающая реплика, но в последний момент он удержался и отвернулся.

– Можешь меня выкинуть, если хочешь, – продолжал доктор Любанский, принимаясь за картофельное пюре. – Но, как я замечаю, – он сделал ложкой широкий жест, – не всех здесь так уж раздражает мое присутствие. Может, устроить голосование? Буду рад покинуть этот зал, если присутствующие того пожелают. Как насчет поднятия рук?

– Если тебе приспичило остаться, меня это ничуть не заботит. Какая разница. На моей стороне факты. Вот они. – Кристофф извлек откуда-то голубую папку и постучал ею по столу. – Я в своей правоте уверен. А ты можешь делать что тебе вздумается.

Доктор Любанский повернулся к другим и пожал плечами, словно говоря: «Ну что с такого взять?» Молодая женщина в очках с толстыми стеклами немедленно отвела глаза, но ее соседи выглядели по большей части смущенными; двое-трое даже робко улыбнулись в ответ.

– Мистер Райдер, – проговорил Кристофф, – пожалуйста, садитесь и устраивайтесь поудобней. Как только Герхард вернется, он подаст вам ланч. А теперь, – он с хлопком свел ладони вместе и заговорил громким уверенным тоном, каким обращаются к большой аудитории, – дамы и господа, прежде всего я должен от лица всех присутствующих поблагодарить мистера Райдера за то, что он, при всем недостатке времени, согласился прийти сюда и с нами побеседовать…

– Нахальства тебе, действительно, не занимать, – выкрикнул из дальнего конца зала доктор Любанский. – Ладно бы меня – даже мистера Райдера не боишься. Ну и наглец же ты, Анри!

– Я никого не боюсь, – огрызнулся Кристофф, – потому что на моей стороне факты. Их не оспоришь! Они у меня здесь! Свидетельства! Да, даже мистер Райдер, да, сэр, – он повернулся ко мне, – даже человек с репутацией вроде вашей, даже вы должны считаться с фактами!

– Ага, нас ожидает прелюбопытная сценка, – произнес доктор Любанский, обращаясь к остальным, – Провинциальный виолончелист поучает мистера Райдера. Отлично, давайте послушаем, давайте!

Несколько мгновений Кристофф колебался. Потом, набравшись решимости, открыл папку и произнес:

– Если позволите, я начну с частного случая, который, как мне кажется, откроет нам самую суть споров, касающихся кольцевых созвучий.

Далее Кристофф принялся знакомить слушателей с предысторией, касавшейся местного семейства