разговора. Но в итоге я положил дожидаться Софи на месте. И в самом деле: спустя несколько минут Софи появилась в комнате, однако что-то в ее повадке помешало мне заговорить – и она опять вышла. Хотя на протяжении получаса Софи входила и выходила еще не один раз, а я был полон решимости раскрыть перед ней всю подноготную, все же я сохранял молчание. Под конец, когда подходящий момент миновал, всякая попытка заговорить стала представляться мне нелепой, и я снова взялся за газету, донельзя подавленный и огорченный.
– Простите, – послышался позади голос, а к плечу прикоснулась рука. Обернувшись, я увидел, что сосед за спиной силится получше меня разглядеть.
– Это ведь мистер Райдер, не правда ли? Господи Боже, так оно и есть. Извините, пожалуйста, я сижу здесь все это время, но не узнал вас из-за плохого освещения. Меня зовут Карл Педерсен. Я надеялся познакомиться с вами на приеме утром. Разумеется, непредвиденные обстоятельства помешали вам прийти. Встретить вас вот здесь – это более чем кстати.
Мой сосед был седовлас, носил очки, а лицо его выражало доброту. Я устроился поудобнее и приготовился к разговору.
– О да, мистер Педерсен, я очень рад с вами познакомиться. Утром, действительно, все сложилось крайне неудачно. Я тоже с нетерпением ожидал встречи… э-э… со всеми вами.
– Случилось так, мистер Райдер, что сейчас в зале находятся и другие советники: все они весьма сожалеют, что не увиделись с вами утром. – Он огляделся в полумраке. – Если бы определить, где они сидят, я бы охотно познакомил вас по крайней мере с двумя-тре-мя. – Ерзая на месте, он изогнул шею, высматривая зрителей в задних рядах. – К несчастью, именно сейчас никого не могу разглядеть…
– Конечно же, я с огромным удовольствием познакомлюсь с вашими коллегами. Но теперь довольно- таки поздно; кроме того, они увлечены фильмом – и, вероятно, лучше это отложить. Случай наверняка подвернется – и не один.
– Я никого из них не вижу. – Сосед опять повернулся ко мне. – Какая жалость! Знаю только, что они где-то в зале. Во всяком случае, сэр, позвольте мне, как члену городского совета, заявить, что вы своим визитом оказали нам всем великую честь.
– Вы очень любезны.
– По общему мнению, мистер Бродский за день сделал в концертном зале значительные успехи. Три или четыре насыщенных репетиционных часа.
– Да, я слышал об этом. Великолепно.
– Любопытно, сэр, удалось ли вам сегодня посетить наш концертный зал?
– Концертный зал? Нет. К сожалению, все еще не имел случая…
– Конечно, конечно. Вы совершили долгое путешествие. Впереди у вас уйма времени. Я уверен, наш концертный зал произведет на вас большое впечатление, мистер Райдер. Это поистине прекрасное старое здание – и если что-то в городе мы оставили в забросе, то только не концертный зал. Прекраснейшее старинное здание, причем в самом привлекательном окружении. Парк Либмана. Вы увидите, что я хочу этим сказать, мистер Райдер. Приятная дорожка меж деревьев, потом вы ступаете на поляну – и концертный зал перед вами, вот он! Увидите собственными глазами, сэр. Идеальное место для сбора общества, вдали от уличного шума. Помню, в те дни, когда я был мальчиком, существовал оркестр, и в первое воскресенье каждого месяца все собирались перед концертом на этой поляне. Помню, как прибывало семейство за семейством, все нарядно разодетые: они подходили по дорожке между деревьев, приветствуя друг друга. А мы, дети, бегали повсюду. Осенью мы устраивали особую игру. Бегали вокруг, собирали опавшие листья, приносили их к сарайчику садовника и сваливали в кучу у стены. На стене сарайчика – вот на такой высоте – выделялась доска с пятном. Мы договаривались, что должны набрать столько листьев, чтобы куча достигла пятна, прежде чем взрослые начнут входить в здание. В случае неудачи весь город должен был взлететь на воздух – или что-то вроде того. И вот мы сновали туда-сюда с охапками мокрых листьев в руках! В моем возрасте легко впадаешь в ностальгию, мистер Райдер, но поверьте, счастливые были эти сборища. Огромные счастливые семьи. Настоящие прочные дружеские связи. Люди обращались друг с другом тепло и нежно. Когда-то у нас здесь было великолепное общество. На протяжении многих-многих лет. Мне скоро исполнится семьдесят шесть, и я могу лично это засвидетельствовать.
Педерсен замолк. Он по-прежнему, склонившись вперед, облокачивался на спинку моего сиденья, а глаза его были устремлены не на экран, а куда-то вдаль. Между тем по ходу фильма астронавты впервые поставили под сомнение мотивы компьютера HAL, управляющего всеми системами жизнеобеспечения на космическом корабле. Клинт Иствуд пробирался по внушающим клаустрофобию коридорам с длинноствольным револьвером, сохраняя на лице непроницаемое выражение. Я только-только начал вовлекаться в действие, как Педерсен заговорил снова:
– Нужно быть честным. Я не могу не испытывать к нему жалости. Я имею в виду мистера Кристоффа. Да, как ни странно это может вам показаться, но я испытываю к нему жалость. Я признавался в этом кое- кому из коллег – и они, верно, подумали: старикан выживает из ума, кто способен испытывать хоть каплю жалости к этому шарлатану? Но у меня, знаете ли, память получше, чем у других. Я помню, что происходило в то время, когда мистер Кристофф впервые появился в нашем городе. Разумеется, я сердит на него ничуть не меньше моих коллег. Но, видите ли, мне очень хорошо известно, что поначалу – в самом начале – выдвинул себя вперед вовсе не мистер Кристофф. Нет-нет, это… это сделали мы, мы сами. То есть люди, подобные мне, не отрицаю: я тоже пользовался тогда влиянием. Мы его поощрили. Мы его превознесли, осыпали лестью, изобразили дело так, будто ждем от него, что он раскроет нам глаза, поведет за собой. По крайней мере, часть ответственности за случившееся лежит на нас. Мои младшие коллеги в то давнее время, возможно, еще были не слишком заметны. Они знали только, что мистер Кристофф – центральная фигура, вокруг которой все вращается. Они забыли, что он вовсе и не просил для себя подобного положения. О да, я прекрасно помню приезд мистера Кристоффа в наш город. Тогда это был еще довольно молодой человек, совершенно самостоятельный, очень непритязательный, даже скромный. Если бы никто его не поддержал, не сомневаюсь, он с радостью ушел бы в тень, давал изредка концерты на частных вечеринках – и только. Но время выпало особое, мистер Райдер. Время оказалось неподходящее. Как раз в ту пору, когда мистер Кристофф появился у нас в городе, мы переживали… э-э… так сказать, нечто вроде вакуума. Мистер Бернд, художник, и мистер Фольмёллер, замечательный композитор, бывшие долгие годы во главе нашей культурной жизни, умерли один за другим – и от этого возникло некоторое ощущение шаткости. Всех нас глубоко опечалила кончина двух таких превосходных людей, но, на мой взгляд, многие ощущали также необходимость перемен. Пришел срок для чего-то нового и свежего. После стольких лет, когда эти два человека находились в центре внимания, несмотря на наше полное одобрение, неизбежно накопились те или иные претензии. И потому можете вообразить, какой шум поднялся, когда пронесся слух, что квартирант миссис Рот – профессиональный виолончелист, игравший с Готенберговским симфоническим оркестром и неоднократно выступавший с самим Казимиром Студзинским. Помню, как я лично принимал горячее участие в чествовании мистера Кристоффа. Помню хорошо, как все это протекало и как сдержанно вел он себя на первых порах. Теперь, оглядываясь на прошлое, я бы даже сказал, что ему недоставало уверенности в себе. Весьма возможно, что перед приездом к нам его постигли какие-то неудачи. Но мы устроили вокруг него суету, домогались его мнения чуть ли не на любой предмет – да, именно так все это и началось. Помню, я сам всячески старался внушить ему твердость перед первым выступлением. Он неподдельно робел. И в общем-то, первоначально предполагалось устроить совсем небольшой концерт в доме графини. До концерта оставалось всего два дня, когда выяснилось, какой ожидается наплыв слушателей, так что графиня принуждена была перенести место собрания в галерею Хольтмана. С того дня выступления мистера Кристоффа – а мы требовали хотя бы одного раза в полгода – проводились в концертном зале, из года в год возбуждая большие толки. Но в начале он особой охоты не выказывал. Не только в тот, самый первый раз. На протяжении нескольких лет нам приходилось всячески его убеждать. Потом, естественно, шумные восторги, аплодисменты, лесть сделали свое дело, и довольно скоро мистер Кристофф развернулся со своими идеями вовсю. «Я здесь расцвел», – часто слышали от него в то время. «Я расцвел, как только сюда приехал». Моя мысль, сэр, состоит в том, что это мы, мы сами его выдвинули. Сейчас я испытываю к нему жалость, хотя и готов признаться, что в городе я единственный в этом смысле человек. Как вы заметили, он вызывает немалый гнев. Я трезво оцениваю ситуацию, мистер Райдер. Надо быть беспощадным. Наш город близок к кризису. Широко распространилась нищета. Нужно
