– Я не стал бы утверждать, что на вас свалится все. При данных условиях доля ответственности ложится на каждого из нас. Мое мнение, как я уже говорил, такое: надо отнимать.

– Отнимать?

Седой сурово кивнул. Я заметил у него на шее стетоскоп и понял, что он врач, хотя неизвестно какого профиля.

– А, понятно, – проговорил я. – Отнимать. Ну да.

Только тут я огляделся и с испугом заметил невдалеке от автомобиля большую груду металла. У меня в мозгу забрезжила мысль, что я каким-то образом, сам того не подозревая, устроил аварию. Поднявшись (в чем мне проворно помогло множество рук), я подошел туда и определил, что это остатки велосипеда, безнадежно покореженного. В этой груде металла я, к своему ужасу, увидел Бродского. Он навзничь лежал на земле, и его глаза спокойно следили за моим приближением.

– Мистер Бродский, – пробормотал я, уставившись на него.

– А, Райдер! – отозвался он голосом, как ни странно, почти не искаженным мукой.

Я обратился к седовласому господину, который последовал за мной, со словами:

– Уверен, что я здесь ни при чем. Не помню никакой аварии. Я просто вел машину…

Седовласый, понимающе кивнув, дал мне знак успокоиться. Затем, отведя меня немного в сторону, прошептал:

– Почти несомненно, он задумал самоубийство. Он очень пьян. Вдрызг.

– А, вот что.

– Не сомневаюсь, он пытался убить себя. Но все, чего он добился, – застрял в обломках. Правая нога практически не пострадала. Только проколота. Левая тоже проколота. Она-то меня и беспокоит. Она в не очень хорошем состоянии.

– Боже, – выдохнул я и через плечо вновь взглянул на Бродского. Он, казалось, заметил это и бросил во тьму:

– Райдер. Привет.

– Перед вашим прибытием мы совещались, – продолжал седовласый господин. – Мое мнение – ее нужно ампутировать. Так мы спасем ему жизнь. Мы это обсудили, и большинство согласилось со мной. Однако те две дамы против. Они за то, чтобы дождаться машины «скорой помощи». Но я чувствую, что это слишком серьезный риск. Таково мое мнение как профессионала.

– Да, я вас понимаю.

– Я считаю, левую ногу нужно без промедления ампутировать. Я хирург, но, к сожалению, при мне нет соответствующего оборудования. Нет обезболивающих, ничего нет. Даже аспирина. Видите ли, я был не на службе, просто прогуливался и дышал воздухом. Как и прочие здесь присутствующие. У меня завалялся в кармане стетоскоп, вот и все. Но теперь прибыли вы, и это многое меняет. У вас в машине есть аптечка?

– В машине? Видите ли, я не знаю. Это не моя машина.

– Стало быть, взятая напрокат?

– Не совсем. Я ее одолжил. У знакомого.

– Понятно. – Он мрачно уставился в землю, размышляя.

Через его плечо я видел, что другие не сводят с нас тревожных глаз. Хирург проговорил:

– Не заглянете ли в багажник? Там может найтись что-нибудь полезное. Какой-нибудь острый инструмент, чтобы я смог сделать операцию.

Подумав, я сказал:

– Охотно пойду и посмотрю. Но прежде, наверное, мне следует поговорить с мистером Бродским. Видите ли, я до некоторой степени знаком с ним и просто обязан это сделать, прежде чем… прежде чем отчаянный шаг будет предпринят.

– Очень хорошо, – отозвался хирург. – Но профессиональные знания, а равно и профессиональное чутье мне подсказывают, что мы и так потеряли слишком много времени. Так что, пожалуйста, поторопитесь.

Я вернулся к Бродскому и посмотрел ему в лицо.

– Мистер Бродский, – начал я, но он тут же меня перебил:

– Райдер, помогите мне. Я должен до нее добраться.

– До мисс Коллинз? Думаю, сейчас нам нужно заботиться о другом.

– Нет, нет. Я должен с нею поговорить. Я это понимаю. Понимаю очень ясно. Мой ум сейчас прояснился. С тех пор, как это случилось. Не знаю, я был на велосипеде, и что-то ударило меня, что-то движущееся – автомобиль, наверное, кто знает? Я, скорее всего, был пьян – этого я не помню, но то, что произошло дальше, вспоминаю. Теперь я понял, все понял. Это он. Он желал, все время желал провала. Он во всем виноват.

– Кто? Хоффман?

– Он скверный человек. Скверный. Раньше я не сознавал, но теперь догадался. С тех пор, как меня поддел этот автомобиль или грузовик, я все понял. Он приехал ко мне сегодня вечером, полный сочувствия. Я ждал на кладбище. Ждал долго. Сердце колотилось. Я ждал все эти годы. Вы не знаете, Райдер? Я долго ждал. Даже когда был пьян, не переставал ждать. На следующей неделе, говорил я себе. На следующей неделе брошу пить и пойду к ней. Я попрошу ее встретиться со мной на кладбище святого Петра. Год за годом я говорил себе это. И вот наконец я был на кладбище и ожидал. На надгробии Пера Густавссона, где сиживал иногда с Бруно. Я ждал. Четверть часа, полчаса, наконец час. Потом приходит он. И хватает меня за плечо. Она передумала, говорит он. Она не придет. Она не собирается даже в концертный зал. Он любезен как обычно. Я его слушаю. Выпейте виски. Оно вас успокоит. Случай особый. Но мне нельзя пить виски, говорю я. Как я могу? Вы что, с ума сошли? Да нет же, выпейте, говорит он. Самую малость. Оно вас подкрепит. Я думал, он желает добра. Теперь я понимаю. С самого начала он не рассчитывал, что эта затея удастся. Он был убежден, что я не справлюсь. Не справлюсь, потому что я… я кусок дерьма. Так он думал. Теперь я трезв. Я выпил достаточно, чтобы сдохла лошадь, но после столкновения я снова трезв. Я вижу все насквозь. Это он. Он скверный, хуже меня. Не допущу, чтобы он торжествовал. Я сумею. Помогите мне, Райдер. Не допущу. Сейчас я отправляюсь в концертный зал. Я всем покажу. Музыка готова, она вся здесь, у меня в голове. Я всем покажу. Но нужно, чтобы она пришла. Я должен с нею поговорить. Помогите мне, Райдер. Отвезите меня к ней. Она должна прийти, должна сидеть в концертном зале. Тогда она вспомнит. Он скверный человек, но теперь я это понял. Помогите мне, Райдер.

– Мистер Бродский, – прервал я его. – Здесь присутствует хирург. Он собирается сделать вам операцию. Это может быть немного болезненно.

– Помогите мне, Райдер. Только помогите до нее добраться. Это ваш автомобиль? Ваш? Отвезите меня. Отвезите меня к ней. Она в этой самой квартире. Которую я терпеть не могу. Ненавижу, ей-богу, ненавижу. Всегда старался не заходить. Отвезите меня к ней, Райдер. Прямо сейчас.

– Мистер Бродский, вам, кажется, невдомек, в каком положении вы находитесь. Нужно торопиться. Я обещал хирургу поискать в багажнике. Вернусь через минуту.

– Она боится. Но еще не поздно. Мы можем завести зверушку. Но Бог с ней, со зверушкой. Пусть просто придет в концертный зал. Это все, о чем я прошу. Прийти в концертный зал. Все, о чем я прошу.

Я оставил Бродского и пошел к машине. Открыв багажник, я обнаружил, что Хоффман набил его вперемешку всяким хламом. Там лежали сломанный стул, пара резиновых сапог, несколько пластмассовых коробок. Я нашел фонарик и при его свете разглядел в углу миниатюрную ножовку. Она была замаслена, но, проведя по зубцам, я убедился, что они достаточно остры. Я закрыл багажник и направился к остальным, которые стояли, беседуя, вокруг печки. Приблизившись, я слышал, как хирург произнес:

– Акушерство стало скучнейшей областью. Не то что в те времена, когда я учился.

– Простите, – вмешался я. – Я нашел вот это.

– Ага, – воскликнул хирург, оборачиваясь. – Спасибо. А с мистером Бродским вы поговорили? Отлично.

Внезапно я вознегодовал, что меня втянули в это дело, и, оглядев лица собравшихся, произнес немного раздраженно:

– Неужели в этом городе ничего не предусмотрено на случай подобных происшествий? Вы говорили, что