покушай...

Но Антонинушка уже прикрыла глаза, и губы ее задвигались в привычном ритме, творя молитву. Анна Петровна как всегда была побеждена, но настаивать не смела, понимая в глубине души, что сестрица ее в большей степени уже небесная голубка и ей эта дебелая земная пища, постольку поскольку. Она молча постояла рядом, безсильно опустив руки, и пошла на кухню управляться с домашними делами.

Вспомнились слова отца Валентина о молитве. “Она, молитва, никогда не пропадает даром, — говорил батюшка, — исполняет ли Господь прошение или нет. По неведению мы часто просим себе неполезного. Бог не исполняет этого, но за труд молитвенный подает что-то другое, возможно, и незаметное для нас самих. Потому неразумно говорить: “Богу помолился, а что получил?” Господь ведает, что для нас благо, а что нет, и, не исполняя худого прошения, уже этим творит благо: ибо если б исполнил, худо было бы просителю...”

К вечеру, уже после восьми, зашла Серафима, давняя знакомая Анны Петровны, крепкая еще женщина лет шестидесяти.

— На чаек, будь любезна, — пригласила ее Анна Петровна на кухню.

— Спаси Господи, — поблагодарила Серафима, — я к сестрице твоей на минутку подойду, можно?

— Можно, — отчего-то не очень охотно позволила Анна Петровна.

Серафима почувствовала и извинилась:

— Да я не буду безпокоить, я благословение только возьму.

— Иди уж, — махнула рукой Анна Петровна.

Серафима осторожно приблизилась к кровати Антонинушки и протянула вперед сложенные лодочкой ладошки рук:

— Матушка, благослови!

— Да нешто я игуменья, — слабо возразила Антонинушка, но все-таки перекрестила протянутые Серафимины ладошки. А та попыталась схватить и поцеловать ее сухонькую легкую ручку.

— Окстись, — слабо отмахнулась от нее Антонинушка, — Бог с тобой. Усерднее молись и причащайся почаще.

— Да я молюсь, матушка, не умею правда как ты. А причащаюсь и вправду редко, в посты лишь. А ты откуда знаешь, Бог открыл?

Но Антонинушка не ответила. Она закрыла глазки и зашептала молитву.

На кухне, покачав головой, Серафима восхищенно сказала Анне Петровне:

— Беленькая, как ангелочек, сестрица-то твоя, все Богу молится и забот-то никаких не знает. Только и позавидуешь ей.

— Да уж, — обиделась за сестру Анна Петровна, — заботы ее не нам с тобой чета.  Ей столько довелось потрудиться, что на троих хватит. Она до семидесяти на скотном работала, да на силосной яме — такой труд, что мужику в пору переломиться, а она ведь маленькая как былинка. А сейчас знаешь сколько мук нестерпимых на ней, мне б и не выдержать, она же безгласная и лицо не покривит, что, тоже позавидуешь?

— Ну, прости, матушка, лишнее сказала...

— Ладно уж, — махнула рукой Анна Петровна, — давай горячего попьем. А Антонинушка, она и вправду ангел, не потому, что белая и забот не знает, а оттого, что настоящая она христианка. Таких может и нет больше.

Они пили горячий чаек и Серафима делилась последними новостями:

— Владыка вчера в соборе проповедь сказал хорошую. Говорит, время нынче в два раза быстрее пошло против прежнего. Нечестиво живут люди, по плоти, а не по духу. Последние нынче времена, вот и время сокращается, скоро и антихрист придет.

— Да, — согласилась Анна Петровна, — владыка наш как Златоуст, если скажет, то скажет — ревнитель веры.