— Ничего.
— Что будет?
— Сломим их.
Эти короткие самоуверенные ответы, этот гордый взгляд, обращенный вдаль, изучающий колонну, растянувшуюся от горизонта к горизонту, — словно именно он ведет ее. Теперь, когда я уже безраздельно в его власти, мне захотелось хоть немного узнать о нем, пробиться сквозь эту скорлупу спеси.
— Извините, — я слегка улыбаюсь, — я еще не знаю вашего имени…
Он смотрит на меня гневно.
— Для чего тебе?
— Так…
— Зови меня Шахар.
— Шахар… чем вы занимаетесь… вообще, в гражданской жизни…
Он озадачен.
— Для чего тебе знать?
— Так… просто так…
— Я занимаюсь воспитательной работой. Я чуть не свалился, так был поражен.
— Воспитание? Какое воспитание?
— Работаю воспитателем в колонии для несовершеннолетних преступников.
— Что вы говорите? Интересная специальность…
Но в нем не чувствуется желания продолжать беседу. Стоя рядом со мной, а я еще пытаюсь сказать что-то, он открывает одной своей рукой молнию брюк, вытаскивает свой большой член и пускает струю прямо перед собой на иссохшую землю, стоя все так же прочно, ноги раздвинуты, капли падают на мои ботинки.
А с грузовика, стоящего перед нами, за ним наблюдают солдаты — и их внимание он привлек, — кричат ему что-то. Шутят. А он ничуть не смущается, член его еще торчит вперед, он принимает вызов, поднимает в ответ руку, как бы благословляя их.
В большом военном магазине в Рафиахе я потерял сознание, совершенно неожиданно, просто так, стоя в очереди, среди толпы, осаждающей прилавки, в шуме транзисторов, около подносов с пакетиками какао и бутербродами, которые моментально расхватывают; запах еды наполняет помещение. Сначала выпала из моих рук базука, а потом упал и я, а он, наверно, испугался, что меня у него отберут, оставил группу офицеров, перед которыми о чем-то разглагольствовал, быстро подбежал ко мне и выволок наружу, под кран, положил головой в грязную лужу и направляет на меня струю воды. Я слышу, как он говорит собравшимся вокруг солдатам: «Это от страха» — и старается их разогнать.
Но это было от голода.
— Я ужасно голоден, — прохрипел я, очнувшись, сижу на земле бледный, волосы испачканы грязью. — С самой ночи я пытаюсь вам это сказать.
И снова он вынимает из своей сумки с картами два крутых яйца и дает мне.
В полдень он довез меня до середины Синая. Я не верил, что мы доедем туда. Маленький «моррис» не подкачал. Ты отлично отремонтировал его, Адам, он заводился с первого поворота ключа. Эта потрепанная старушка была послушна ему, он ее загипнотизировал, и она мчалась со скоростью сто километров в час.
На дорогах, правда, были расставлены заслоны военной полиции, которые пытались остановить всяких любителей приключений, которых тянуло на войну. Но он всем натягивал нос, делал вид, что не замечает, мчался и проскакивал, вообще не останавливался. А если они не уступали и гнались за ним, он останавливался на некотором расстоянии, вылезал из машины, стоит, словно длинное и тонкое лезвие, и ждет в своем красном берете десантника, на груди ордена, полученные в прошлых войнах, ждет, пока не появится солдат военной полиции, отдуваясь и ругаясь, и говорит тихо:
— Извините? В чем дело?
И тот отступает.
Но в Рафидим нас остановили. Оттуда никому не разрешали выезжать. Издали уже была слышна канонада, глухие взрывы, словно исходящие из недр Земли. И выли самолеты. Нас отправили на большую стоянку, где было полно гражданских машин, точно на стоянке перед концертным залом или перед стадионом во время футбольного матча. Люди стремились на войну, как на великое зрелище. Он приказал мне вытащить снаряжение, и я впрягся в свой тюк, надел каску, взял базуку и пошел за ним искать подразделение, которое примет меня.
И так мы шагали в туче пыли, а вокруг нас с ревом проносятся танки и бронетранспортеры. И народ в песках, просто утопает в песке. Здесь он родился и здесь погибнет. И даже в этой суматохе мы обращаем на себя внимание. Жилистый майор, весь красный от солнца, капли пота блестят на лысине, ведет своего личного солдата, будто целый полк, а я, навьюченный снаряжением, иду за ним словно привязанный невидимой веревкой. Люди даже задерживались на мгновение, чтобы посмотреть на нас.
В конце концов мой поводырь остановился возле нескольких бронетранспортеров, которые стояли на обочине дороги, развернувшись в сторону горизонта. Он спросил командира, ему указали на какого-то паренька, маленького и тощего, который варил себе кофе на небольшом костре.
— Когда отправляетесь?..
— Скоро.
— Тебе нужен противотанковый стрелок? Тот удивился:
— Противотанковый стрелок? Не думаю… Но майор не отставал:
— Ты хочешь сказать, что твое подразделение полностью укомплектовано?
— В каком смысле? — Паренек был совершенно растерян.
— Так возьми его в часть, — и он указал на меня.
— Но… а кто он?..
— Никаких «но»… Это приказ, — отрезал он и велел мне взобраться на ближайший бронетранспортер.
Я начал снимать с себя снаряжение и передавать наверх молодым солдатам, а те отпускали шутки по поводу багажа, который я притащил с собой. Потом протянули мне руки и тоже подняли наверх. А тем временем майор записывал в свою маленькую книжечку имя командира, номер части, даже подошел посмотреть номер бронетранспортера и его тоже записал. Хочет увериться до конца, что я действительно принят системой, что путь к бегству для меня отрезан. Он заставил командира расписаться, что я передан ему, словно я был частью снаряжения. Солдаты вокруг ошеломленно пялились.
— Следите, чтобы он воевал как следует, — сказал он им, — он уже десять лет не был в стране… хотел сбежать отсюда.
Они все смотрели на меня.
— Ненормальный, — тихо сказал мне кто-то, — вздумал теперь вернуться.
Но я не ответил, только прошептал:
— Может быть, найдется у вас кусочек хлеба или что-нибудь вроде?
И кто-то дал мне огромный кусок пирога, сладкого, вкусного пирога из дрожжевого теста, и я сразу же набросился на него, уплетал с дикой жадностью. К глазам даже слезы подступили. И вдруг мне стало легче. Может быть, из-за этого домашнего пирога, может быть, потому, что я наконец избавился от офицера. И так стоял я на бронетранспортере посреди целой компании ребят, опершись о раскаленный железный борт, поглощая пирог и глядя издали на прямого как жердь, лысого офицера, который все еще с заносчивой миной стоял рядом с мальчишкой командиром и расспрашивал о планах наступления. А тот, совершенно растерянный, не знал, что отвечать. Наконец он разочарованно отстает от паренька, но все еще не уходит, словно ему тяжело расстаться со мной, стоит одинокий, смотрит вокруг своим пустым, высокомерным взглядом, и я вдруг понял, насколько он несчастен в этом своем исступлении, и я улыбнулся ему сверху, с высоты бронетранспортера, теперь, когда я уже был ему неподвластен.
Вдруг он встрепенулся, собирается уйти. А я крикнул ему вслед:
— Эй, Шахар, до свидания.
