пересаживали собеседников, чтобы Кармайкл на фоне Булкина не выглядел совсем пигмеем, затем переставляли свет с учетом пересадки собеседников. Специально привезенный из Сиэтла осветитель (он же оператор и режиссер) истопал весь президентский кабинет и исфакал каждый пройденный дюйм. В конце концов притомившийся начальник президентской охраны Кадыр Галимов просто придвинулся вплотную к сиэтльцу и стал прилежно ходить за ним на полуметровом расстоянии, серьезно рассматривая голову лайт-техника. Тот занервничал и, ко всеобщему облегчению, спешно завершил хождения по мукам, воткнув чудовищные агрегаты примерно там, где они и были на первой стадии подготовки к съемке.

Эта возня съела минуты, отведенные Кармайклом для предварительного трепа, призванного расслабить собеседника и приучить к камере. Зато Летфуллин все-таки решился и, подойдя к Магдиеву, тихонечко попросил по возможности не употреблять татарских слов, в частности местоимения «tege», чтобы не сводить с ума переводчика.

Магдиев страшно удивился и принялся было выяснять, когда это он говорил «tege», но тут Кармайкл сделал глаза ромбом, а явно озлобленный сиэтлец начал обратный отсчет на пальцах.

Кармайкл был молодца: превратил получасовое, а значит, неудобоваримое интервью в жесткое и постоянно поворачивающееся новой гранью шоу. Тем весомее — статям под стать — были заслуги Булкина. Тот, на взгляд Летфуллина, вышел за рамки, поставленные накануне, лишь однажды. Договаривались никак не дразнить американцев, но и не перехваливать, отзываться о них спокойно и уважительно, тут ясе предельно четко обозначая позицию Татарстана. А Магдиев увлекся.

— Простите, Ричард. Я могу тоже спросить вас? — поинтересовался он, когда Кармайкл перешел к роли американцев в благополучном решении конфликта. — По-вашему, кто одержал победу во Второй мировой войне?

— Хм… Я всегда считал, что победу одержала антигитлеровская коалиция, — осторожно ответил Кармайкл. — Надеюсь, иная точка зрения еще не восторжествовала?

Магдиев помедлил, слушая запнувшегося переводчика, потом оживился:

— Вот, Ричард. Ваш ответ очень, как сказать… корректен. Но эту корректность, вы знаете, поддерживают не очень многие люди. Человек, который посмотрит американский фильм про войну — почти любой фильм, а их ведь много… Так вот, если кто посмотрит кино про Вторую мировую, то будет уверен, что победили там американцы. И воевали с японцами, а потом уже с фашистами. А Советский Союз был то ли на подхвате, то ли вообще за немцев.

Кармайкл хотел что-то сказать, но Магдиев, с улыбкой вскинув ладонь, продолжил:

— А у нас, наоборот, многие считают, что Америка вступила в выигранную нами войну, страшную войну, вы знаете… только в последний момент. И только для того, чтобы поучаствовать в разделе Европы. И вот это появление над поверженным уже врагом позволило Штатам рассказывать, долго и красиво, о своей великой победе… Это, конечно, абсолютно неверный взгляд. На самом деле США здорово помогли Советскому Союзу — и машинами, и тушенкой, и высадкой во Франции, до которой мы еще не дошли (Летфуллин закрыл глаза, и его мысли уплыли протяжным стоном). Я больше скажу, это совершенно здравая и стратегически правильная позиция — ввязаться в бой, когда силы противников истощены, и опрокинуть, tege, того, кто менее красивый. Но вот то, что люди по-разному смотрят на те события, тоже ведь некрасиво. И я не хотел бы, чтобы так же некрасиво получилось с сегодняшней ситуацией. А в ней роль США и мирового сообщества в целом очень трудно, tege, переоценить. Поэтому я бы хотел, как это говорил один из президентов России, чтобы мухи отдельно, а котлеты отдельно. Прежнее руководство Российской Федерации попыталось нарушить конституционные права многонационального народа Татарстана. Народ при поддержке мирового сообщества и США дал отпор узурпатору. Узурпатор отказался от намерений. Все. Инцидент исчерпан.

— Вы уверены в этом? Но ведь так не считает мировое сообщество, которое решило сохранить стабильность в центре евразийского континента с помощью международных миротворческих сил. Так не считает даже новый глава России Борисов — он дал согласие на развертывание этих сил в потенциально взрывоопасных регионах.

— Я хочу подчеркнуть, что Татарстан очень признателен мировому сообществу за то, что оно позволило перевести наш, tege, нервный диалог с Москвой, я скажу, в нормальную рабочую плоскость. Я думаю, в новых условиях мы быстро обнаружим точки соприкосновения, и они позволят нашему вековому братству одолеть минутное помешательство.

Кармайкл кивнул и с видом профессионального каталы, выкидывающего пятого туза, сообщил:

— Насколько я знаю, буквально с минуты на минуту в Татарстан должен прибыть министр обороны США Уильям Хогарт, чтобы лично выступить гарантом нормализации диалога, о котором вы говорите. Считаете ли вы, господин Магдиев, что представитель Соединенных Штатов действительно сможет ускорить нормализацию обстановки в регионе?

Магдиев секунду смотрел на Кармайкла, потом медленно сказал:

— Нет, не считаю. Именно поэтому, Ричард, министр Хогарт, как и любой другой официальный представитель, который не получил приглашения от руководства Республики Татарстан, не прибудет сюда. И не будет выступать в каком бы то ни было качестве. И именно поэтому военизированная колонна во главе с министром Хогартом стоит сейчас на административной границе Татарстана и дальше не пройдет.

— Но почему?!

— Потому, Ричард, что мы не для того боролись с одним ярмом, чтобы подставить шею под другое.

Жалость к переводчику вытеснила из головы Летфуллина восхищение Булкиным, без запинки и акцента выговорившим «каком бы то ни было». Но отвлекаться было некогда: начиналось самое интересное.

— Господин президент, не могли бы вы объяснить, что вы имеете в виду? — попросил журналист.

— Попробую. Ричард, вы представляете, что такое коммунальная квартира?

Кармайкл немного послушал мычание переводчика, потом признался, что нет.

— Я думаю, что, действительно, не представляете, как несколько семей могут жить в одной квартире, — начал Магдиев, осекся, бросил вороватый взгляд на заметно поплывшего собеседника, секунду помолчал, что-то лихорадочно придумывая, и сказал: — Нет, давайте так. Представьте, что вы в студенческом общежитии делите комнату с другом, даже с братом — с двоюродным.

Кармайкл с явным облегчением согласился представить эту замысловатую картину. Похоже, он был готов представить что угодно, лишь бы не возвращаться к щекотливой теме совместного проживания нескольких семей.

— И однажды, Ричард, — постепенно увлекаясь, давал вводную Танчик, — вы с братом начинаете ссориться — из-за места у окна, или кто дежурит, или из-за книги.

— Или девушки, — подсказал Кармайкл и снова осекся.

— Или девушки, — согласился Магдиев и заулыбался, как дурак. — Так ссориться, что доходит до драки. А брат здоровый, гад, и может тебя порвать как «Комсомольскую правду». Но ты знаешь, что если поддашься сейчас, все, жизни не будет — всегда придется посуду мыть и своих девушек отдавать. И начинаешь биться, tege… Сильно.

Магдиев слегка повел кулаком, показывая, насколько сильно следует начинать биться, и нарушил тщательно выстроенную перспективу кадра — кулак Булкина оказался размером с полголовы Кармайкла. А тот еще слегка съежился, подаваясь в сторону от столь убедительной иллюстрации.

— В общем, брат видит такое дело и драку прекращает. Ничья. И приходят соседи. Они, пока вы ссорились, вокруг бегали, кричали «Прекратите», водой вас обливали. А теперь, когда все утихло, пришли толпой в вашу комнату, загнали брата под кровать и говорят тебе: а ты под свою полезай. И теперь, говорят, мы будем вам, глупым таким, говорить, кому когда посуду мыть и кому когда девушку любить. Я так считаю: брат дурак, что под кровать полез. Но это его дело, его кровать и его жизнь. Я не вмешиваюсь. Но сам под кровать не полезу. И незваных гостей в свой дом не пущу. Иначе это не мой дом будет. Через мой труп — пожалуйста, а так — нет.

Повисшей паузе позавидовали бы Василий Иванович Качалов и его знаменитая собака Джим. Летфуллин тихонько оглянулся на традиционно скучного Гильфанова и показал Магдиеву большой палец.