картофельном поле в километре от трассы. Прыжки вокруг подбитого страдальца отняли почти час, затем растратившие боезапас «крокодилы» скромно удалились за пределы Татарстана.

Майор решил плюнуть на реприманды и взять деревню в банальные клещи собственными силами. Когда рота расползлась вокруг Киязлов и потихонечку начала пристреливаться к гордо молчавшему противнику, явилось звено новых вертолетов. Совсем новых — Ми-28. Федералы оглядывались на не обкатанные еще в бою машины, и души их пели в унисон реву лопастей. Рев накатился со стороны Чувашии, грозно и оглушительно, рухнул на татарское поле как сель — и откатился обратно, обнажив заваленный было перестук автоматов. Звено слаженно развернулось, так и не перескочив через проклятую черту оседлости, и удалилось в сторону Чувашии.

Зелинский озадаченно смотрел вертолетам вслед, когда к нему, тяжело дыша, подбежал сержант- радист:

— Товарищ майор, вас. — Майор схватил микрофон с наушником, назвал позывной и несколько секунд, прищурившись, вслушивался в то, что ему говорили. А потом заорал:

— Что?! Да они там на мозг упали, что ли? Мы только закрепились, мы же сейчас их на тряпки порвем! Какое отступать?! Да пошел он на хер, главком! Зачем начинали тогда?! Товарищ полковник, вы меня не пугайте, пуганый я!

Через минуту он бросил микрофон и длинно выругался. Потом плюнул под ноги и несколько секунд смотрел на пузырчатую звездочку, проступавшую в светлой дорожной пыли. Налюбовавшись, он негромко приказал:

— Комвзводов ко мне.

Радист, неловко собиравший рацию, не отреагировал.

— Сержант, твою мать, глухой? Комвзводов ко мне, живо!

Сержант ошалело отпрянул от комроты, развернулся и бросился бежать к ближайшему старлею, которого хотя бы знал в лицо. Он не услышал, как майор, глядя на так и не освоенную деревеньку, пробормотал:

— Они мои кровники. Все.

Через пять минут в небо одновременно взмыли зеленая и красная ракеты.

— Наш флаг, — пробормотал ополченец Нияз Салимгараев, на миг оторвавшись от прицела (он занимал последний рубеж обороны и потому не был даже ранен — лишь сильно изгваздан и оглушен).

Рота Зелинского прекратила огонь и осторожно оттянулась к бронетехнике. Техника взревела, взлохмачивая асфальт, и отправилась прочь.

Ополченцы не покидали укрытий еще полчаса, пока ожившие рации не объявили отбой тревоги. Потом откапывали раненых и мертвых, потом перевязывали и считали раны. Раненых было много. Убитых тоже. Пропавшим без вести считался Артем Соловьев — молодой убийца из Буинска, который три года прослужил в Чечне по контракту в качестве разведчика-диверсанта, а после подписания мирного договора ушел в ОМОН, быстро затосковал, уволился, вернулся домой и совсем собрался удрать в какой-нибудь Иностранный легион, но тут ему организовали войну с доставкой на дом. Он вступил в ополчение в первый же день, отказался от званий и должностей, которые ему предложили, изучив документы. Лишь выторговал для себя особый статус и свободу действий. Пользуясь этой свободой, он ранним утром, когда все увлеченно окапывались по огородам, ускакал в сторону далекого леса да так и не вернулся. Вместо него колхозники из соседней деревни привезли в прицепе трактора парня с изувеченным лицом и сломанной шеей. Из одежды на нем было только армейское белье, солдатский медальон Рамиля Шакирзянова и серебряный кулон в виде полумесяца. Эти детали и направили крестьян к ближайшему отряду ополченцев. Шакирзянова никто не признал, крестьяне даже после запугивания не признались, куда дели его одежду, документы и оружие, — зато без смущения сообщили, что еще двух убитых, с нательными крестиками, только что отвезли к роте федералов. Колхозников пришлось отпустить, а Шакирзянова с почестями похоронить вместе с другими павшими ополченцами. Никто так и не узнал, что Рамиль Шакирзянов был тем самым ульяновским десантником Ромой, так запомнившимся Михаилу Купряеву и убитым Артемом Соловьевым. А Артем Соловьев, убитый Михаилом Купряевым, и Александр Жемко, убитый Артемом Соловьевым, отправились сначала в ульяновский поселок Поливно, где располагалась 31-я бригада ВДВ, а потом, в цинковых гробах, — по адресам, откуда призывались Шакирзянов и Жемко. Руководство бригады, увидев, что осталось от головы неопознанного трупа, решило не вдаваться в подробности, сняло с тела крестик и отправило родителям Шакирзянова вместо сына его убийцу.