на десять человек меньше. А можно послать одного лишь брата Артура. Вы все знаете, кто будет хранить его в пути. Кто из вас усомнится в том, что эта опека надежнее любого сопровождения? Кроме того, дети мои, – он улыбнулся и развел руками, – на стенах важно количество, в опасном же пути – качество. А Ее рыцарю нет равных в бою.

Следовало бы возгордиться. Но Артур, хоть и не нажил ума к своим пятнадцати, гордиться боевыми навыками давно перестал. Во-первых, надоело. Во-вторых, велика ли гордость – убивать лучше всех?

Он запомнил текст донесения, оседлал Крылана.

– Будь осторожнее, мальчик мой, – повторял отец Лучан, как будто все другие слова забыл.

– Да ничего со мной не случится, – отмахнулся Артур, – съезжу и вернусь.

Именно это он и собирался сделать. Съездить в Долину и вернуться. Чем скорее, тем лучше. По возможности без приключений. Хороший рыцарь не тот, кто очертя голову в драку лезет. Хороший рыцарь в любой драке живым остаться должен. Уж отцу-то Лучану следовало бы понимать, что рисковать собой понапрасну Артур не станет.

– Я не о дороге беспокоюсь, – сказал приор, рассеянно проверяя, как навьючены седельные сумки, – не о дороге. – Повернулся к Артуру, положил свою сухую, костлявую руку ему на плечо. – Ты доберешься живым, мальчик мой, это я знаю. Господь хранит тебя, и Богородица не оставит своей милостью. Но там, внизу, все иначе, чем у нас. Ради Бога, мальчик, ради Бога и Пречистой Девы, что благоволит к тебе, ни с кем не говори о них. Молчи. Молчи обо всем, кроме дела, с которым явился, и постарайся вернуться как можно скорее.

Артур кивнул.

Молчать – это легко. Это у него всегда получалось. Но отец Лучан почел за лучшее дать объяснения:

– Если в Долине решат, что ты впал в ересь, тебя сожгут. Как мы здесь сжигаем не-мертвых. Это постыдная смерть для рыцаря. И глупая. Потому что ты, хоть и еретик, все- таки ближе к Господу, чем многие из братьев. Мне было бы жаль потерять тебя.

Все сказано. А за словами, между словами, куда больше, чем произнесено вслух. Тем и хорошо молчание – оно позволяет услышать.

Артур уехал.

Чтобы вернуться.

Увез просьбу о помощи, а вернулся с пятью сотнями бойцов. Он сделал все, что нужно. Он сделал все вовремя. Он успел...

Если бы не пятьсот рыцарей, которых, не задумываясь, отправил в помощь монастырю Приснодевы командор Единой Земли, крепость не удержала бы перевал.

Из этих пятисот выжило двести три человека.

Из защитников монастыря – только Артур.

И некуда стало возвращаться.

Спас его тогда сэр Герман. Действительно спас. И тело, и душу, и разум. Принял, как своего. Удержал от смертного греха... казалось ведь, что незачем больше жить.

Единственный выживший из сорока братьев.

Тогда это казалось несправедливым.

Неправильным.

Ведь он дрался, дрался вместе со всеми, дрался наравне... и выжил. А они погибли.

Все.

Страшно вспомнить, но решил тогда, что Бог отвернулся от отца Лучана, разгневался за ересь. Об этом он не задумывался. Вообще ни о чем не задумывался. Смерти искал. А она убегала. Лишь манила издали...

– Ты съезди туда, – посоветовал в конце концов сэр Герман, – съезди домой. Один. Вернешься, посмотрим, что с тобой делать.

Это было незадолго до того, как дороги свернулись в кольцо. И в равной степени болью и покоем осталась в сердце эта поездка.

Мертвый дом, он все равно остался домом. Артур обошел тогда крепость, восстанавливая в памяти разрушенные стены, наполняя жизнью опустевшие кельи... А церковь уцелела, хотя с тех пор, как погибли люди, никто в ней больше не служил, и Пречистая Дева ласково улыбнулась рыцарю, потерянно застывшему в дверях храма.

«Все, кого ты любишь, живы, Артур, – молчала она, – они помнят о тебе, они беспокоятся о тебе, они молят о тебе Бога, и молитвы их, поверь, не пропадают втуне. Не скорби об ушедших, мой рыцарь. Радуйся за них, спасенных».

Он поверил, потому что Ей нельзя было не верить. Он поверил и сказал Ей спасибо, и Она приняла благодарность.

А на могиле отца Лучана Артур остался на всю ночь. Молился. То ли наставнику, то ли за него...

Отец Лучан погиб. А он остался жить. Значит, так нужно. Время еще не пришло.

И когда сквозь остатки стрельчатых окон алыми пальцами потянулось через двор рассветное солнце, Артур улыбнулся ему.

Время еще не пришло. Бог даст, время не придет еще долго.

Кто мог подумать тогда, что сто лет пролетят незаметно и бесцельно?

А в цитадели ордена Храма этой ночью случился переполох. Тихий, правда. Этакий переполох на двоих. С сэром Германом, с одной стороны, и капелланом – с другой. Командора подняли с постели незадолго до заутрени, по чуть зябким с утра коридорам провели к молельне, шепотом предложили приоткрыть дверь...

Сэр Герман заглядывать внутрь не стал. Он и так понял, что хотел показать ему встревоженный капеллан: свет, озаряющий храм, но не имеющий источника; запах благовоний в неведомо откуда взявшемся ветре; и конечно же статую Богородицы... которая улыбалась. Удивительной, мягкой, чуть грустной улыбкой.

Улыбнувшаяся Мадонна – на сэра Германа в свое время именно это произвело самое сильное впечатление. Обычно визиты Артура в храм обходились без специальных эффектов, но командор имел однажды удовольствие наблюдать, как его «рыцарь для особых поручений» явился в молельню, будучи в некотором смятении чувств. Вот тогда все было именно так. И свет. И ветер. И Пречистая Дева.

– Лучше забудьте о том, что видели, – вполголоса посоветовал сэр Герман озадаченному капеллану. – Просто забудьте.

– Это он? – спросил тот, почему-то зябко кутаясь в рясу. – Вы только скажите мне, сэр командор, да или нет?

– Кто «он»? – уточнил глава ордена.

– Артур Северный, – выдохнул священник. – Если это он, значит, Зло вернулось. Или пришло что-то иное, такое, с чем нам не справиться своими силами. Мадонна прислала своего Миротворца...

– Миротворец – это топор! – шепотом рявкнул командор.

– А вы на меня не орите! – так же шепотом огрызнулся капеллан. – Я архивариус, мне лучше знать. Считаете нужным сохранить его возвращение в тайне – ваше дело. Я болтать не буду. Но шило в мешке все равно не спрятать. Особенно такое шило.

– Я подумаю, – уже более мирно пообещал сэр Герман, – я подумаю,