любой ценой. Я убежден, что Оскилу в ближайшее время пришлось бы раскошелиться: отдать обещанные двадцать тысяч олов за руки Падре, и сто тысяч — за живого Тира фон Рауба. А мы узнали бы об этом слишком поздно, чтобы пытаться тебя спасти.
Это походило на правду.
Майр Клендерт был уверен, что он прав. Для него самого доказательством причастности к похищению раиминов стали магические оковы, которые начали изготавливать еще девять лет назад. В те времена именно раимины были наиболее вероятным врагом Тира фон Рауба. Смерти ему желали многие, но настоящий повод для убийства Суслик дал только этим сектантам, и ошейник с колодками — доказательство того, что раимины с упорством и прилежанием трудились над реализацией планов.
— Ну и что? — услышал он.
И едва не выругался. Демон, обычно соображавший быстрее и лучше большинства людей, сегодня никак не желал спуститься с небес на землю.
— О, почти ничего, — саркастически произнес Клендерт, — кроме того, что это — раимины, единственные, кому дважды почти удалось до тебя добраться. И они не успокоились, они придумают еще что-нибудь. Особенно сейчас, когда Оскил готов платить.
В ответ лишь равнодушное пожатие плечами. Но прежде чем Клендерт выругался-таки, дав волю накопившемуся раздражению, Суслик взглянул на него так холодно, что ругательства замерзли в гортани. Клендерт вспомнил, что говорит с демоном. Тот успешно притворялся человеком, и легко было забыть об осторожности, но тем неожиданнее и резче получались напоминания. Например, взгляд вроде этого.
— Майр, — произнес демон спокойно, — ты отнял у меня время, которое я мог провести с сыном. Я знаю, что раимины — это проблема, но пока ты не предложишь способ решения этой проблемы или пока я сам его не найду, не беспокой меня больше по этому поводу, хорошо?
— Или до тех пор, пока они не доберутся до твоего сына. — Клендерт отвернулся, справедливо опасаясь смотреть в черные ледяные глаза.
— Если это случится, ты же знаешь, кто будет наказан первым. Мне пора. — Демон легко прикоснулся к его плечу, и Клендерт все-таки взглянул на него.
Увидел веселые искры в глазах. Увидел сочувственную улыбку. Суслик… зараза. С ним порой невыносимо сложно, но он — один из немногих, кто понимает, какая собачья работа у Майра Клендерта, куратора Старой Гвардии.
— Катись отсюда! — Пришлось постараться, чтобы сохранить вид строгий и рассерженный. — И будь осторожен.
— Это твоя забота, — ухмыльнулся Суслик.
Некоторое время Клендерт смотрел ему вслед.
Тонкий силуэт в серой шинели на фоне белого, почти нетронутого снега. Идеально прямая аллея уходит вперед, насколько хватает взгляда, с нее некуда свернуть — по краям сугробы, на ней негде затеряться… Клендерт ждал. И снова, уже в который раз, не смог разглядеть момента, когда Суслик исчез, как будто растаял. Осталась лишь белая пустая аллея и два ряда чахлых заснеженных саженцев.
— Чур меня, — пробормотал Клендерт.
Все новое хорошо хотя бы потому, что оно новое, потому, что оно непременно будет меняться. А к добру или к худу перемены — это уж кому как покажется.
Тир спешил домой, да и осадок после встречи с Клендертом не располагал к спокойной прогулке, так что через парк он прошел быстрым шагом, не задерживаясь и не глядя по сторонам. Но подходя к воротам, к кованой ажурной арке, понял, что теперь, если понадобится, способен улыбнуться вполне искренне.
Они бывали здесь с Гуго. В этом парке и еще в нескольких других, разбитых в Рогере по проекту И'Слэха. Это были парки-дети, младше Гуго или ровесники Гуго, если брать возраст высаженных здесь в конце лета деревьев. Хватило нескольких прогулок, чтоб сын понял это сам, без объяснений. Он настроился на нужную волну, он научился правильно дышать, слышать и смотреть, он будет расти вместе с этими деревьями, расти вместе с новым Рогером и врастать, вживаться в Рогер старый. Полезная способность.
Исхар И’Слэх сделал чудо — он разбудил целый город. Он убрал все лишнее, наносное, искусственное, добавил несколько резких, широких мазков и показал людям душу Рогера. И — что гораздо важнее — показал Рогеру людей.
Проснувшийся город — оказывается, такое возможно не только в Лонгви.
Рогер, хорошея день ото дня, становился все требовательнее, он испытывал свои чары на людях, и Тир уже понимал, что рано или поздно столица превратится в город, который невозможно покинуть навсегда. Вот тогда Гуго пригодится родство с парками и улицами, с площадями, домами и памятниками, с небом и каменной мостовой. У Рогера будет власть над Гуго, но у Гуго будет власть над Рогером. Власть, недоступная Тиру фон Раубу, для которого города всегда были союзниками, а не слугами.
Гуго будет жить совсем не так, как его отец.
Может быть, ему не придется прятаться, не нужно будет тасовать личины, ежедневно, ежечасно выбирая лучшую из множества комбинаций, создавая и разрушая свой образ по сотне раз за день.
Тема личин в последние годы становилась все более болезненной. Раньше неиссякаемые запасы масок и, как следствие, неспособность, расслабившись, надолго удержаться в каком-то одном образе — все это было для Тира обыденностью. Маски нужны, чтобы охотиться и не попадать в неприятности, и то, что за это приходится платить расслоением — абсолютно естественно. Платить нужно за все. Раньше он не знал, что у масок есть предел прочности, после которого они начинают изнашиваться.
А может, это подходит к пределу тот, кто меняет маски, а, Суслик?
Тир ругнулся сквозь зубы.
Ему по-прежнему легко было притворяться, но он заметил за собой уже несколько срывов. Первый звоночек прозвенел почти четыре года назад во Фрейстине. Тогда Тир понял, что не хочет прятать останки Хонта Вейсера, человека, чей образ он использовал для создания очередной личины. От трупа необходимо было избавиться прежде, чем его обнаружит кто-нибудь из людей Эрика, а Тир вместо этого чувствовал желание привести императора в подвал, ставший камерой пыток, и показать, что осталось от человека, побывавшего в руках демона. Показать, что такое Тир фон Рауб…
Как будто Тир фон Рауб — это только пытки и смерть, и ничего больше.
Потом были Блакрены. После — керты, истребленные на глазах у Падре.
Чего он добивается, вбивая все новые и новые гвозди в доски своего будущего гроба?
Хочет доказать, что он чудовище.
Зачем?
Эрик думал, будто бы его легат неадекватно оценивает себя. Как ни смешно, но такое предположение задело гордость Тира фон Рауба, или что там у него вместо гордости. Это было сомнение в его компетентности, и он почти бессознательно хотел сомнение развеять. Но теперь-то Эрик не сомневается…
Да. Во дворце Блакренов Эрик видел все.
И счел увиденное приемлемым.
Он странный человек, его величество император Вальденский. Ну а кто из них шестерых не странный? Кто-то живьем режет на кусочки людей, а кто-то считает, что это вполне естественно — полная гармония в отношениях.
Теперь вот Майр… живой, конечно, но напуганный и получивший повод задуматься. А у Майра этих поводов и так предостаточно. Одна радость: он тоже служит Эрику и пока что осознает полезность легата Старой Гвардии.
Чего же он хотел-то все-таки? Просто предупредить насчет раиминов? Похоже на то. Никто ничего не говорил, никто ничего не слышал, все осталось между куратором Старой Гвардии и ее легатом. Договор, которого нет, по-прежнему в силе, и Тир, если вдруг что, окажет людям Майра Клендерта всю возможную поддержку, а они, со своей стороны, отдадут ему всех, кто выживет.
Все-таки у Майра множество поводов задуматься.
