их спиной в небо поднялись клубы черного дыма, и Тэмучжин один раз обернулся, чтобы запомнить все до последней мелочи и потом отплатить сполна. Он шел, спотыкаясь, за воинами. Его тянули за руки, связанные веревкой.

Толуй сказал Басану, что коней они заберут у бродяг, на которых наткнулись во время поисков семьи Есугэя. Но когда после трудного дня они достигли того места, где стояли юрты, то увидели только круг почерневшей травы. Тэмучжин скрыл усмешку. Он знал, что старый Хорхуз разнесет весть среди бродячих семей и сам откочует подальше от жестоких воинов. Может, эти семьи и не были племенем, но одиночество и торговля связывали тех, кто был слаб. Весть о возвращении Волков разнесется быстро и далеко. Решение Илака вернуться на земли у красной скалы разойдется как круги по воде. Все племена в пределах ста дней пути узнают об этом и зададутся вопросом: друзья им Волки или враги? Люди вроде старика Хорхуза, прозябающие без защиты могучих родов, будут держаться еще более настороженно, обеспокоенные нарушением привычного порядка. Мелкие собаки всегда разбегаются при приближении волков.

Впервые Тэмучжин смотрел на мир с другой стороны. Ему бы возненавидеть племена за то, как они передвигаются по степям, разгоняя людей, но вместо этого он мечтал, чтобы однажды именно он, Тэмучжин, заставил людей разбегаться. Он был сыном своего отца, и ему трудно было считать себя скитальцем без роду-племени. Где бы ни был Тэмучжин, в нем по праву текла кровь ханов Волков. Отказаться от этого значило бы предать отца и прекратить собственную борьбу за существование. Тэмучжин все время помнил, что однажды станет ханом, и эта мысль помогала ему жить.

Сейчас, когда у него не было ничего, кроме жалкой речушки, чтобы напиться, и никаких надежд на свободу, он чуть не рассмеялся при этой мысли. Сначала надо избежать той участи, что приготовили ему Илак с Толуем. Тэмучжин, привязанный веревкой, спотыкался и бредил на ходу. Он решил рвануться вперед и затянуть петлю на горле Толуя, но могучий воин постоянно следил за ним. И даже если бы подвернулся удобный момент, то вряд ли Тэмучжину хватило бы сил сломать мощную шею воина.

Толуй был необычно молчалив. Разве мог он предположить, что будет возвращаться только с одним сыном хана, причем не со старшим, что у него угонят прекрасных коней и он потеряет Унэгена. Не будь у них пленника, набег можно было бы счесть полным провалом. Толуй внимательно следил за пленником, страшась, что тот каким-то образом улизнет и оставит его ни с чем, кроме позора. Когда наступала ночь, Толуй постоянно вскакивал и проверял веревки. И каждый раз видел, что Тэмучжин не спит и смотрит на него со скрытой насмешкой. Сын Есугэя тоже думал о том, как они придут в племя Волков, и радовался, что его младшие братья лишили Толуя возможности похваляться новым подвигом перед Илаком. Для гордого любимца хана вернуться пешком было страшным унижением, и не будь Тэмучжин так избит и беспомощен, он позлорадствовал бы, глядя на мрачное возвращение Толуя.

Без припасов, оставшихся в седельных тюках, они оголодали. На второй день Басан остался охранять Тэмучжина, а Толуй взял лук и направился к деревьям на вершине холма. Это был как раз тот случай, которого так долго ждал Тэмучжин, и Басан понял все прежде, чем тот успел открыть рот.

— Я не отпущу тебя. Даже не проси, — отрезал он.

Грудь Тэмучжина опала, словно вместе с воздухом из нее вышла надежда.

— Но ты же не сказал ему, где я прятался, — прошептал Тэмучжин.

Басан вспыхнул и отвел взгляд.

— Я сделал то, что должен был сделать. Дал тебе шанс в память о твоем отце, но Толуй все равно нашел тебя. Не будь тогда так темно, он понял бы, что я сделал.

— Только не он. Он дурак, — заявил Тэмучжин.

Басан усмехнулся. Толуй не только возвысился среди Волков, но и прославился дурным нравом. Давно уже никто не осмеливался вслух плохо отзываться о нем, даже если его и не было поблизости. Но сейчас Тэмучжин напомнил Басану, что мир не ограничивается племенем Волков. Когда воин заговорил снова, в его голосе звучала горечь.

— Говорят, Волки сильны. Да, мы сильны такими, как Толуй. Илак набрал себе в ближние воины новых людей, людей без чести. Он заставляет становиться перед ним на колени. Если кто-то из нас рассмешит его, или привезет с охоты оленя, или разорит чужую семью, он швырнет ему бурдюк черного арака, как кость в награду собаке. — Басан с тоскою посмотрел на далекие холмы, вспоминая иные времена. — Твой отец никогда не заставлял нас становиться на колени, — тихо сказал он. — Будь он жив, я не раздумывая отдал бы за него жизнь. Он никогда не заставлял меня чувствовать себя каким-то… не совсем человеком.

Для молчаливого воина это была долгая речь, и Тэмучжин слушал, не перебивая. Он понимал, как важно иметь Басана в союзниках. Больше среди Волков у него никого не было. Он мог бы опять попросить о помощи, но Басан говорил все это не просто так. Его понимание чести означало, что он не сможет отпустить Тэмучжина теперь, когда они его схватили. И Тэмучжин смирился с этим, хотя открытая степь манила его. Хотелось убежать как можно дальше от поганой смерти, которую приготовил ему Илак. Подросток понимал, что второй раз ждать милости бесполезно, особенно когда положение Илака так крепко. Когда Тэмучжин заговорил, он тщательно подбирал слова, чтобы Басан запомнил только их и не вспоминал о его мольбе.

— Мой отец был рожден править, Басан. Он легко шел среди людей, которым доверял. Илак не столь… уверен в себе. Да и не может быть уверен. Я не прощу ему того, что он сделал, но понимаю его и понимаю, почему он окружил себя такими, как Толуй. Их слабость делает их жестокими, и зачастую именно такие люди становятся безжалостными воинами.

Тэмучжин увидел, как от его слов расслабился Басан. Они разговаривали на равных, словно один из них не был пленником другого.

— Может, как раз это Илак и заметил в Толуе, — задумчиво продолжал Тэмучжин. — Я не видел Толуя в набеге, но, может, в деяниях бешеной отваги он лишь топит свой страх.

Тэмучжин не сказал бы этого, если бы верил собственным словам. Толуй, каким он его знал, был хвастуном, который, поранившись, убегал с ревом. Под бесстрастной маской Тэмучжин прятал удовольствие: он увидел, как встревожился Басан, которому после его слов на ум явно пришли какие-то воспоминания.

— Твой отец никогда не приблизил бы его, — покачал головой Басан. — Величайшей честью для меня было быть избранным Есугэем. Это значит больше, чем иметь силу и доспехи, чем нападать на слабые семьи и угонять их стада. Это значило… — Он помотал головой, прогоняя воспоминания.

Тэмучжин хотел, чтобы воин и дальше шел по этой тропе, но не осмеливался на него давить. Долгое время они молчали, затем Басан вздохнул.

— Рядом с твоим отцом я чувствовал гордость, — пробормотал он, обращаясь скорее к самому себе. — Мы несли смерть тем, кто нападал на нас, но никогда не мстили одиноким семьям. Никогда не мстили Волкам. Илак сделал так, что теперь мы с важным видом сидим в доспехах по юртам, но не валяем войлока, не объезжаем новых коней. Мы разжирели на подачках и обленились. Молодые не знают иной жизни, но я в юности был поджарым, сильным, уверенным в себе. Помню, как мы с Есугэем совершали набег на татар.

— Значит, ты все же чтишь его память, — шепнул Тэмучжин, тронутый добрыми словами.

Лицо Басана стало бесстрастным, и сын Есугэя понял, что сегодня не услышит больше ни слова.