вот догадывался ли длинноносый, что оно не терпело никаких возражений?

– Я не мог отказаться.

– Разумеется. – Он повернул голову и посмотрел мне в глаза. – И я бы не отказался. Вот только мне даже не предложили.

Обида – особое чувство. Оно способно как подвигнуть на великие свершения, так и довести до беспощадного душегубства. Все зависит от случая и от человека.

– Мне должны были предложить.

Забавно наблюдать, как за спокойным и ровным тоном бушует нечто вроде ненависти. Главное, успеть отойти подальше, чтобы огонь, вырвавшийся наружу, тебя не опалил.

– Помешало твое… теперешнее состояние.

– В котором виноват ты.

Он точно ненавидел. Но вот кого именно?

– Не я засаживал в тебя демона.

– Ты не выполнил мою просьбу. Помнишь?

Не люблю, когда о том, о чем нужно кричать, разрывая ворот рубашки, говорят тихо и почти скорбно. Это всегда означает ложь.

– Если человека можно спасти, зачем его убивать?

– Спасти… – Киф наконец-то попробовал то ли усмехнуться, то ли фыркнуть. – Смерть как раз стала бы спасением. Но ты решил по-другому. Зачем пропадать добру, да?

Вообще-то мне никто не давал права решать тогда. Я мог бы рискнуть, конечно, взять на себя грех, но решению Керра доверился больше, чем своим запутанным ощущениям. И даже теперь, оглядываясь назад, не видел никакой ошибки.

– В этом вы похожи. Наверное, потому и спелись.

Ага, понятно. Длинноносый уверен, что мое отправление в Катралу происходило полюбовно. Наверное, надо было бы его разубедить, но…

Кто для него Керр на самом деле? Начальник – да. Но не только. Отец? Старший брат? В любом случае, Цапель явно старается или старался равняться на него. Восхищался, уважал и всякое такое. Надеялся однажды встать вровень со своим учителем. А тут я возник. Никто, ничто и звать никак, зато получаю задание, которое Киф мечтал бы выполнить сам. И ведь не объяснишь, что все события последних дней мне даром не были нужны, что действовал не я, действовали мной, как слепым орудием, что если я стою с кем-то на одной ступени, то с туповатым дозвенником, чья судьба сейчас висит на волоске.

На рыжем волоске из челки Кифа.

– Он не хотел подвергать тебя опасности.

– Только не рассказывай мне сказки, как той деревенской дуре! – Вот теперь в голосе моего собеседника прорезался прежний задор. – Об ошибках и прочей ерунде! Он прекрасно знал, что с демоном внутри я смогу делать лишь половину того, что должен.

– Зато сможешь делать много всего другого. Например, оставаться живым при любых ранениях.

Киф презрительно скривил губы:

– Я не боюсь смерти. И он это знал. Знал, понимаешь?

– Ну тогда просто считай, что он не хотел видеть тебя мертвым. Малодушно и себялюбиво хотел сберечь жизнь человека, который ему…

– Дорог? Чушь!

– Небезразличен. Может, ты его любимая игрушка. Я-то откуда знаю? Думай, как тебе приятнее.

– А ты?

– Что – я?

– Кто ты для него?

Длинноносому нужен был ответ на этот вопрос. Может быть, именно ради него и был затеян весь разговор. Иначе зачем было подходить? Проще было спокойно просидеть в темном углу, послушать, понаблюдать, а потом отправить донесение о непозволительном поведении одного зарвавшегося Смотрителя. Вернее, двух: чего уж бумагу жалеть?

– Понятия не имею. Я встречал Керра всего несколько раз в своей жизни и при обстоятельствах, о которых разумнее было бы забыть навсегда.

– Но тебе он доверяет! Если бы ты предложил ему помощь, он бы…

Помощь? Ну да. Натти как раз и собирался помогать. А я-то, дурак, должен был сразу спросить, как дела в столице, глядишь, тогда и беседа пошла бы по-другому! Не спросил. Даже мысли не возникло. Потому что, когда увидел Кифа здесь, вдали от золотозвенных интриг, ни на мгновение не усомнился: все в порядке. Иначе Цапель бы в Ганна-Ди не появился, живой, здоровый и обиженный. Он мог скорбеть, злобиться, иным образом переживать свое бессилие, если бы с Керром что-то стряслось, но только не обижаться.

Обижаются ведь обычно на тех, кто вышел сухим из воды.

– У него нашлись другие помощники.

– Да! Именно! Другие. Кто угодно, только не я.

Любопытно, лет эдак пятнадцать спустя, когда рыжие волосы начнут редеть, а худощавая фигура тяжелеть, он будет все так же искренне считать, что лучше многих делает и свои дела, и чужие? Надеюсь, что да.

– Поэтому сбежал подальше? Вряд ли разбирать прошения – твоя забота.

– Я не сбежал. Мне надо было…

– Успокоиться. Понимаю. Только подумай немножко, как себя сейчас чувствует Керр, наверняка рассчитывавший на поддержку и вдруг оставшийся без верного человека рядом. Мне, к примеру, было бы обидно.

Меня ведь тоже бросили. Натти, поганец, вытолкал прочь и сам сорвался с места. Где его теперь искать, когда он нужен?

– Ничего, справится!

– Конечно. Иначе не был бы тем, кто он есть.

– Ему никто и не нужен!

Возможно. Но иногда, в очень краткие мгновения разговоров мне казалось, что Керр умеет ценить чужую свободу. Особенно свободу принятия решений. И ни слова не скажет длинноносому, когда тот вернется. Никогда не напомнит о случившемся.

– Ты этого не узнаешь, пока не вернешься обратно.

– У меня дело не закончено.

– Здесь-то? Оно плевое.

– Это я уже понял. Если даже ты смог разобраться.

Начинает язвить? Хорошо. Вылил желчь, и славно. Жаль только, что на меня.

– Я не разбирался. Просто предложил просительнице еще раз все обдумать. Да и местному Смотрителю будет над чем поломать голову в ближайшее время.

– Хочешь сказать, они достойны друг друга?

– Ну это им решать. Не мне уж точно.

– Потому что боишься?

Угу. Можно и так сказать.

– В конце концов, это тебя сюда прислали.

– Вот тут ты прав. А сам что здесь делаешь? Где ты должен находиться? В Блаженном Доле, верно? – Киф перешел в наступление. – Да еще с какой-то странной девицей повсюду шастаешь.

– Почему странной?

– Ну… не знаю, – замялся длинноносый. – Мы незнакомы, но ощущение такое, как будто что-то нас связывает.

Демоны, что же еще? Один в тебе, другой в Лус. Хорошо, что ты об этом не догадываешься.

– Я должен ей помочь. В родственных делах. А потом сразу вернусь домой.

Если будет куда возвращаться.

– И все-таки веди себя поосторожнее. Розыск не объявляли, но… Всякое может случиться, особенно