Никакой пропорции, ровным счетом никакой! Между каждой кражей и ближайшим полнолунием «до» или «после» – от одного до двенадцати дней. Да любой звездочет поднимет мое предположение на смех… Ну и слава богам! Значит, девица вполне в своем уме. Но что тогда заставляет ее совершать глупости, о которых она, к тому же, ничегошеньки не помнит? Неужели, месть, исполненная при посредстве магика?
Чужая беда так увлекла меня, что я напрочь забыл о своей: не выпил на ночь снотворный настой и поплатился за беспечность…
Я выгнулся дугой и… проснулся.
Через незашторенное окно на меня смотрела луна. Насмешливая, бледно-желтая, идеально-круглая и бесстыдно-нагая. Ни одного облачка на небе: назло мне и моим воспоминаниям ночь выдалась ясной.
Все тело в холодном поту, простыни, разумеется, тоже: хоть и впитали в себя влагу, но не всю. Уснуть в такой сырости не удастся, поэтому встаю и перестилаю постель, а потом иду на кухню, достаю из шкафа флягу с темным тягучим вином и долго сижу, даже не зажигая свечей. Зачем? Света от небесного фонаря хватает с избытком.
Как можно было забыть о приближающемся полнолунии? Наверное, меня ввели в заблуждение облачные ночи, смягчающие влияние ночного светила. Но сегодня облака расступились, позволив луне взойти на небо во всем своем грозном великолепии. И снова мучить меня кошмарами…
Смогу ли забыть, хоть когда-нибудь? Прошло уже почти четырнадцать лет, а краски остались все такими же яркими. И ощущения не потеряли своей… живости. Я даже снова взглянул на грудь, хотя шрамы, оставленные юностью, давно уже заросли, став совсем незаметными полосками, проступающими на коже только, когда она покрывается загаром. Хорошо, что в тот день мне не дали добраться до собственного горла: хватило бы нескольких движений, чтобы разодрать его, и ни один маг мира не смог бы спасти мою жизнь… Ни один маг. Но вокруг были Заклинатели, а для них нет почти ничего невозможного: уверен, в крайнем случае, до меня снизошла бы сама Сэйдисс, но вовсе не из желания помочь, а потому, что никогда не расстается с тем, что принадлежит ей по праву. Потому что любит своих детей. Наверное. Может быть.
Под утро небо все же затянуло тучами, и пошел снег. Первые слезы зимы, холодные, пушистые, обжигающие. Они падали на подмерзшую землю, поджидали подружек, плотнее прижимались друг к другу, и на рассвете (который, надо сказать, в северных землях зимой наступает часам к девяти утра, не раньше) двор и сад сменили одежку с грязно-бурой на празднично-белую. Я тоже решил внести изменения в свой внешний вид и встречал восход солнца по пути в управу, надвинув на голову капюшон пуховой куртки.
Этот способ утепления, как принято считать, пришел к нам из эльфийских земель, и в настоящем пуховике верхний слой делается из шелка, пропитанного особым составом на основе воска, не пропускающим воду. Подкладка, как правило, шерстяная, а между ней и шелковым верхом набивается утиный пух. Самым теплым считается пух диких уток дальнего севера, и тамошние жители неплохо обогащаются, поставляя нам «невесомый» товар… Мой пуховик был проще: на верхний слой пошло сукно лишь с добавлением шелковых волокон, а не цельно-шелковое, и пропитка не отличалась стойкостью: еще ранней весной, попав под дождь, я выбрался из-под него с совершенно мокрыми плечами, из чего последовал грустный вывод о необходимости покупки новой куртки. Разумеется, покупка была отложена на осень… И вот уже первые морозы ударили, а благие намерения так и остались намерениями. Как всегда. Ну да ладно: если снег не будет мокрым, куртка не протечет, и я смогу доходить в ней до следующей весны, тем более что, как только зима наступит по-настоящему, все равно придется перелезать в овчинный полушубок…
