— Наташа всем была довольна, — заверил ее Кир, — пойми. Я не любил ее, но я хотел жениться на ней, я хотел дать ей то, чего она хочет… Я всего лишь опоздал на автобус. Послушай, Люся, я не такое чудовище, каким кажусь к тебе, каким ты хочешь видеть меня. Я не хотел причинять ей зла или боли! Я не хотел пользоваться ее наивностью… я… — он осекся, — только чтобы быть ближе к тебе.

— Прекрати, — оборвала его Люся, смахнув уже вторую слезинку, кусая бледные от холода губы, — замолчи! Едва ли бы она сделала это, если бы все было так, как ты говоришь. Ты отнял у меня сестру, ты убил ее… Последнее, что у меня было после смерти мамы…

— Пожалуйста, дай мне шанс, — взмолился он, сделал шаг к ней, но девочка отступила назад без своей обычной агрессии и отвращения, скорее испуганно или смущенно, — всего лишь шанс… прости меня, прими. Позволь заменить тебе ее, стать другом. Я умоляю тебя…

— Я не куплюсь на твои уловки, — возразила девочка, и в ее голосе снова мелькнули те жестокие стальные нотки, с которыми она говорила всегда. Она решительно вытерла слезы и гордо подняла голову, придавая себе презрительный вид, — я знаю, что ты говоришь все это для того, чтобы усыпить мою бдительность и затащить меня в постель, — она чувствовала себя победительницей, сказав эти слова, даже выдавила улыбку, — я не Наташа. Ты что-то перепутал. Убирайся.

— Я умоляю тебя, — повторил он, — дай мне шанс, позволь доказать что это не так…

— Я даю тебе шанс убраться отсюда! — раздраженно перебила Людмила, — я позову на помощь. Перед милицией будешь устраивать сцены.

Ветер кружил снежинки в воздухе, они мешали дышать, забиваясь в горло роем ледяных мошек.

— Умоляю… — остальные слова унесла непогода, еще пара шагов и он опустился на колени рядом с ней, попытался схватить за руку, но она тут же отдернула ее, отпрянула еще на шаг назад. Несколько минут продлилось напряженное молчание.

— Дай мне шанс, пожалуйста, — еще никогда Киру не приходилось так унижаться, впрочем, все, произошедшее с момента смерти Наташи было едва ли меньшим унижением и насилием над собой, — я ведь люблю тебя…

— Если любишь, — Люся наклонилась к нему так низко, что он видел прямо перед собой ее большие серые глаза, похожие на штормящее море, полные ненависти и боли, отчаяния и страха перед будущим, тонкие черты и побелевшие губы, — уходи сейчас же. Докажи свою любовь.

Он медленно поднялся с колен, чувствуя, как плохо слушаются ноги и быстро, как мог побрел сквозь разыгравшийся снежный буран в сторону ворот кладбища, под страхом смерти запретив себе оборачиваться.

Его хватило на десять шагов. Он бросил на нее один короткий взгляд. Ее крошечную фигурку в легком пальто, смотрящую ему в след было плохо видно, но этого было достаточно.

Она почувствовала его взгляд, отвернулась, бросила цветы на землю, покрытую тонким слоем свежего снега и упала на колени рядом с оградой, сжала ее пальцами и горько зарыдала.

Борясь с желанием вернуться, попытаться тщетно утешить ее, сказать хоть пару слов, Кир заставил себя идти дальше. Замерзшие пальцы нащупали в кармане сигареты, он закурил, хотя не чувствовал даже вкуса табака. Нужно было чем-то заполнить пустоту, нужно было чем-то заглушить боль, разрывавшую его изнутри.

Всю ночь шел снег.

Было далеко за полночь, а они сидели на кухне и разговаривали. Таня старательно следила за тем, чтобы Кир не пил ничего, кроме чая, пресекая все его порывы полезть в шкаф за припрятанным туда коньяком. Водку Владимир, предусмотрительно, спрятал куда подальше.

С удивлением Таня заметила, что не испытывает к Киру ненависти или отвращения, хотя раньше она была уверена в том, что он такой же, как и ее отчим. Ее предположения растаяли в воздухе и она видела перед собой глупого, запутавшегося и погрязшего в пороке ребенка. Она с какой-то теплотой думала о том, что в чем-то завидует ему, потому что не имела права вот так выпустить из рук собственную судьбу и покориться ей, делая то, чего от тебя ждут. Если бы она сдалась, и отчим сломил бы ее, она бы пала сейчас на самое дно и, скорее всего, стояла бы где-нибудь на улице, торгуя своим телом, чтобы уничтожить душу. Но она была здесь и сейчас, и эти люди казалось ей залогом новой зарождающейся жизни, неожиданным поворотом в ее горькой судьбе. Теперь все будет иначе. Не нужно больше молчать о своей боли, есть те, кому можно доверить ее. Не нужно больше терпеть издевательства отчима, можно просто уйти сюда, в эту пустую и неухоженную квартиру.

Пить чай ночами на давно не ремонтированной кухне. С человеком, который по своей глупости погубил Наташу и себя заодно. Но, если Наташе уже нельзя было помочь, то у него еще был шанс на жизнь. У каждого человека есть шанс на лучшую жизнь и Таня сейчас воспользовалась своим.

— Чай, Кира, — с деланной строгостью в голосе сказала она, в очередной раз заметив его попытку полезть в шкаф за спиртным. Он нервно рассмеялся и вернулся на свое место. Таня понимала, что ходил он вовсе не за сигаретами и он все время думал об этом. Но почему-то не хотел говорить о том, что произошло, пока его не было, находя иные темы.

— Я не хочу, чтобы в мире стало одним алкоголиком больше, — заявила Таня, — мы с тобой и так от них пострадали, — странным было это «мы», когда говоришь о беде. У нее были друзья и подруги, одноклассники и одноклассники из нормальных и ненормальных семей, но ни с кем они не были по- настоящему близки, потому что их не объединяло горе.

— Мой отец напоил меня водкой, когда мне было четыре, и я чуть не умерла, — вздохнула она и поморщилась, вспомнив об этом.

— А мой частенько избивал меня до полусмерти, — с какой-то грустной улыбкой в ответ сказал Кир и нахмурился.

— Ну, так зачем?

— Мне плохо, — отмахнулся он и задумался, — впрочем… ему тоже было плохо. Он был художником. Вполне себе неплохим художником. Но кому в этом занюханном городе нужно искусство? Никому, Танечка. В этом городе вообще что-нибудь кому-нибудь нужно?

— Надо отсюда уезжать, — сказала решительно девушка. Эта мысль посещала ее все чаще с того момента, как она вырвалась из своей тюрьмы. Она жалела только о том, что не оставила прощальной записки своей матери… Но можно же позвонить? И тогда она уедет со спокойной совестью.

— Да, — согласился Кир и закурил очередную сигарету, — только мне уже поздно. А тебе делать здесь нечего. Пусть Вова поможет тебе.

— Почему поздно? — вскинула брови Таня, — никогда не поздно.

— Здесь мертвецы мои. Никуда я от них не уеду. И Люся… — они встретились взглядами и Тане вдруг стало мучительно больно, она вспомнила ту грозовую ночь, когда Люся кричала, что она ей не нужна, когда она словно паяльником прижгла ее чувства. Теперь не осталось ничего, только память о том времени, когда у нее было два самых важных человека в мире — мама и девочка с серыми глазами.

Даже в этом они были товарищами по несчастью.

— Оставь ее в покое, — посоветовала Таня, — я не уверена в том, что она вообще умеет любить.

— Почему ты думаешь так?

— Потому что я знаю ее слишком хорошо… Мы дружили с ней с первого класса, — Таня тяжело вздохнула. Все это осталось в прошлом и нужно смириться с этим фактом. Все уже не будет как прежде. Даже не потому, что наговорила ей тогда Люся, а потому что больше нет Наташи, больше нет их маленького мира, их дружбы, их пустыря, их фантазий, их общих переживаний. Есть Люся, убитая горем. И есть Таня, которая за полночь сидит с малознакомым мужчиной на кухне и говорит о жизни. Их больше ничего не связывает, кроме прошлого. Но и его Таня скоро оставит за поворотом.

— Да я и не рассчитываю на ее любовь, — слишком спокойным для этих слов голосом возразил он, — все, чего я хочу — это прощения.