Немудрено, что меня тянуло в эту кампанию, как пчелу на мед. В аташате была неплохая агентурная информация о связях и пристрастиях сэр Колина Кута. Но в ней недоставало именно того звена, которое и скрепило мой союз с Колином Кутом. Я не знал, да и не мог знать, что сэр Колин ненавидит немцев. Была лишь информация о том, что молодой Кут воевал с германцами в Первую мировую войну, причем воевал геройски.

В 1914 году Колин Кут ушел на фронт молодым лейтенантом. И поначалу служил в батальоне велосипедистов. В одном из боев он пропал без вести, о чем сообщили газеты. Но Колин вернулся. И был переведен в 4-й Глостерский полк территориальной армии, в рядах которого он отважно сражался с немцами пока не был ранен в руку. После госпиталя уже в звании капитана Кута направили воевать в Италию, затем его часть оказалась во Франции.

Я не знал, что в одну из газовых атак немцев в 1918 году во Франции англичанин из-за отравления ипритом потерял легкое. Это тяжелое ранение сделало сэра Колина последовательным противником Германии на всю его оставшуюся жизнь отставного военного.

У нас в стране Первая мировая была предана анафеме как грабительская империалистическая авантюра. Герои и жертвы ее позабыты большевистской историографией. Их место заняли вожди революции и Гражданской войны. Ну а в сорок пятом году победная Великая Отечественная и ее бессмертные боевые итоги и вовсе стерли из памяти бесславную германскую бойню. Они сгладили наш позор сепаратного Брестского мира, подписанного большевиками за несколько месяцев до капитуляции немецкого кайзера и окончания Первой мировой.

Я не предполагал, сколь значительное влияние война четырнадцатого года оказала на европейские умы, на память целых поколений англичан. Для них чудовищные жертвы Первой мировой войны — 10 миллионов погибших и 20 миллионов раненых — были и остаются по сей день святы и незабвенны. Из памяти европейских народов невозможно стереть злодеяния немцев в ту войну. Тогда кайзеровские подводные лодки топили пассажирские суда, германская люфтваффе бомбила беззащитные города, истребляла мирное население.

Английские газеты в ту пору наперебой писали об угрозе миру, о «походе новых гуннов», о «домокловом мече, нависшем над мировой цивилизацией».

Антигерманизм среди британцев тогда был настолько силен, что в концертных залах Англии перестали звучать симфонии Вагнера, Моцарта, Бетховена. Британцы до такой степени прониклась ненавистью к немцам, что королева-мать попросила сына Георга снять с дворцовой часовни королевского дворца кайзеровские флаги. У британской короны были прочные немецкие корни, связывавшие ее с Саксен-Кобург-Готской династией. Чтобы спасти престол от народного гнева, король Георг V провозгласил 17 июля 1917 года Виндзоров правящим родом Британии. Таким образом, монарх отказался от своей немецкой фамилии и всего германского наследия. Его и всех остальных потомков королевы Виктории следовало с тех пор именовать не иначе как Дом Виндзоров. Следующая, Вторая мировая война, тоже, конечно, не добавила англичанам симпатий к немцам.

В первые месяцы своей работы в Лондоне я не пропускал ни одного важного приема ни в американском, ни в канадском, ни, естественно, в советском посольстве. Не говоря уже о приемах в Букингемском дворце. Для меня это была очень важная часть служебных обязанностей. Как я мог выйти в Англии на нужных мне людей, на того же сэра Колина, игнорирую рауты и приемы? Ведь на улице знакомства не заводят. Приемы позволяли установить такие связи. Если, конечно, научиться их завязывать.

Дело это особой премудрости, казалось бы, не требовало. И тем не менее, чего греха таить, кое-кто из наших работников появлялся на дипломатических раутах лишь для того, чтобы напиться за чужой счет да отстояться где-нибудь в углу. Или, в лучшем случае, поговорить с гостями о погоде.

Мой непосредственный начальник — военно-морской атташе капитан 1 ранга Константин Николаевич Сухоручкин — на официальных приемах предпочитал играть роль стороннего наблюдателя и строгого критика. Это был опытный боевой офицер, умевший отдавать приказы, но не любивший играть какую-то иную роль. Для него проронить слово с гостями на дипломатическом рауте, завязать нужный деловой контакт было тяжкой мукой.

Только спустя некоторое время я, наконец, понял, что дело здесь не только в неважном знании английского языка. Просто мой шеф был банальным перестраховщиком. В любом деле каперанга Сухоручкина волновало одно: как бы, не дай бог, чего не приключилось. Ненужных осложнений он не любил. И старательно их избегал. Константин Николаевич хорошо помнил сталинские времена, из которых он прекрасно усвоил, что инициатива бывает наказуема. Сталинские порядки, очевидно, на всю оставшуюся жизнь наградили его страхом и немотой.

В разведке такой подход лишь вредил живому делу.

В девяти случаях из десяти я с Сухоручкиным не советовался и о своих делах в известность не ставил. Работал непосредственно под руководством резидента ГРУ в Лондоне или напрямую по указаниям Центра. А нередко просто брал инициативу на себя.

Чего скрывать, я недолюбливал своего шефа. Надо сказать, что и он отвечал мне взаимностью, не балуя лестными оценками и хвалебными аттестациями, которые периодически направлялись им в Центр, Константин Николаевич никогда не забывал отметить выявленные лично им недостатки в моей работе.

Для меня лондонские приемы были как для актера премьер-ный спектакль. В любой мизансцене надо было знать свой текст и уметь правильно сыграть свою роль. Знакомился я с людьми быстро и без церемоний. Подходил, скажем, на приеме к одному из гостей посольства и непринужденно спрашивал:

— Сэр, позвольте узнать, а что это за любопытный знак в вашей петлице?

И тут же добавлял:

— Извините, что не представился, — помощник военно-морского атташе. А как вас звать-величать?

Ну а он мне, скажем, в ответ заявляет:

— Я директор мукомольной фирмы.

Понятно, что этот бизнес не по моей части, и я без ЛИШНИХ словопрений отхожу в сторону. Иду к следующему гостю. Говорю ему:

— Простите, сэр, вот я вчера узнал из газет об изменении позиции правительства консерваторов в вопросе о вступлении Великобритании в Общий рынок. Что вы думаете по этому поводу?

А тот в ответ:

— Не только я, но и все сотрудники моей газеты считают, что эта позиция вполне обоснована.

Ага, — думаю я про себя, — «моя газета»…

— А какая это газета? — доподлинно интересуюсь я.

— «Дейли телеграф», — раздается в ответ.

— Ааа! Очень приятно познакомиться. Простите, сэр…

— Сэр Колин Кут. С кем имею честь?

— Евгений Иванов, помощник военно-морского атташе.

И по рюмочке, чтобы закрепить знакомство. После обмена любезностями говорю:

— Сэр Колин, я хотел бы посмотреть, как делается английская газета. Не могли бы вы доставить мне такое удовольствие?

— Отчего же, пожалуйста, — слышу я в ответ.

— А когда вам удобнее принять меня?

— Давайте в среду, на следующей неделе. Приезжайте прямо в редакцию.

Дело сделано. Желанное приглашение получено. Нужный контакт установлен.

Надо заметить, что сэр Колин Кут был во всех отношениях весьма любопытным персонажем. О его военной карьере, оборванной ранением, полученным в Первую мировую войну, я уже рассказывал. Ее продолжила карьера политическая. После демобилизации Колин Кут был избран в парламент от Либеральной партии Великобритании. Затем оставил работу в Вестминстере и занялся журналистикой.

Он был на короткой ноге и с бывшим премьером страны Уинстоном Черчиллем, и премьером нынешним — Гарольдом Макмилланом. Оба дружили с детских лет и были однокашниками в Оксфорде.

Свою журналистскую карьеру Колин Кут начал в 1923 году. Сначала он работал корреспондентом