полицейский тут же начал меня расспрашивать:

— Где вы были? Что вы делали в Кристиансане?

Если бы этот коп рискнул заглянуть в бардачок «Понтиака», то моей миссии в Норвегии в одночасье пришел бы конец. Там лежали совершенно секретные материалы, переданные «Фебом». Я, естественно, такого развития событий допустить не мог, поэтому сразу же взялся решительно атаковать полицейского всевозможными обвинениями:

— Как вы смеете останавливать дипломата?! Кто вам дал право меня допрашивать?! Нравится мне этот город. Вот я сюда и приехал. В закрытые зоны не заезжал. Немедленно прекратите этот незаконный допрос. Или я буду жаловаться.

Полицейскому ничего не оставалось, как подчиниться. Опасность миновала, и я благополучно доставил материалы «Феба» в советское посольство в Осло.

Центру, естественно, было важно знать, где и как достают завербованные мною агенты секретные документы. Я предоставил Москве информацию на этот счет. У обоих «Фебов» для получения секретных материалов были прекрасные возможности. И тот и другой работали высокопоставленными штабными офицерами, имевшими допуск к секретной информации. Но если в других странах разведчикам для получения такого рода сведений пришлось бы, по всей вероятности, снабжать завербованных агентов миниатюрными фотокамерами, диктофонами или миникопировщиками, то процедура, действовавшая в середине 50-х годов в штабе норвежских ВМС, максимально упрощала стоявшую передо мной задачу.

По существовавшему тогда в Норвегии положению офицеры штаба сами оформляли акты на уничтожение секретных документов. Сами их и подписывали. Невероятно, но факт. В итоге «Фебы» могли не копировать секретные документы, а выносить их из штаба в своих портфелях. Нужно было лишь оформить фиктивную справку об их уничтожении, что они и делали без особого труда.

В Советской армии и на флоте такое пренебрежение элементарными требованиями безопасности было немыслимо. В Генштабе, например, за уничтожение секретных документов отвечали так называемые «тройки». Члены ее составляли акт и совместно уничтожали документы на глазах друг у друга. Такая процедура обеспечивала как необходимый контроль, так и безопасность. Норвежский же вариант предоставлял отличную лазейку для злоупотреблений. Неслучайно поэтому оба «Феба» нашли возможным ею воспользоваться.

Они периодически оформляли у себя на службе акты об уничтожении направленных им для ознакомления секретных документов, но на практике их вовсе не уничтожали. Проверяющих не было. Таким образом, я получал от «Фебов» значительный объем секретной документации, поступавшей в два ведущих отдела штаба военно-морских сил Норвегии. Ну а в Центр в результате такой работы шел не ручеек, а целый поток секретной информации.

Обеспечение безопасности «Фебов» было достаточно сложным и кропотливым делом. Оно требовало постоянного внимания, максимальной сосредоточенности и осторожности. Мою работу упрощало то, что оба «Феба» были профессионалами высокого класса. Прекрасно понимали значение конспирации. Кроме того, они без особого труда самостоятельно могли определить, какая именно информация могла меня заинтересовать. Скажем, им было ясно, что сама Норвегия с ее тремя дивизиями советскую военную разведку ничуть не интересовала, натовские же планы — совсем другое дело. Особенно планы действий на северном фланге НАТО в случае возможной войны с СССР.

Норвегия была участницей и одним из потенциальных исполнителей этих планов. Допустим, в штабе НАТО создавался фронт в составе пятнадцати дивизий. И хотя в их составе было лишь три норвежских полка, но и они должны были, так сказать, идти с остальными частями в ногу. А для этого норвежцам, естественно, нужно было знать свои цели и задачи: что и где обойти, где нанести удар и так далее. Вот такого рода информация и шла в Центр от обоих его «Фебов».

Оставалось лишь не задерживать оплату услуг норвежских агентов. В среднем оба получали от меня ежемесячно сумму, равную их тройному окладу штабных офицеров. За некоторые документы особой важности мне разрешалось выплачивать «Фебам» премиальные, что случалось, впрочем, довольно часто.

Командировки «Фебов» за рубеж также субсидировались Центром из кассы резидентуры ГРУ в Осло. За рубеж, — преимущественно в Бельгию, Великобританию и США, — часто ездил «Феб» второй. Как правило, это были поездки на различные совещания натовских военных органов. Перед каждой такой командировкой «Феб» получал от меня кругленькую сумму в валюте той страны, куда он направлялся. Ну а я по возвращении норвежца в Осло отправлял в Центр очередную порцию конфиденциальных документов с последнего совещания натовских экспертов.

И все же в море этик важных документов были и свои, так сказать, жемчужины — материалы, представлявшие по тем или иным причинам в то время наибольший интерес для советского военно- политического руководства. Сам я, естественно, не всегда мог правильно оценить приоритетность поставляемых мною материалов, находясь в Норвегии. Да этого от меня Центр чаще всего и не требовал. Когда же я вернулся в Москву, мне было, конечно же, любопытно узнать об оценке Центром тех документов, которые поставляли «Фебы».

Генерал-лейтенант Коновалов, бывший тогда одним из руководителей стратегической разведки ГРУ, отвечая мне на этот вопрос, как-то заметил:

— Обо всех добытых тобою документах сказать не смогу. Они ведь по разным отделам управления разошлись. Но вот мне лично один запомнился очень хорошо. Он поступил от «Феба»-первого, кажется. Речь в нем шла о шумности советских ударных подводных лодок. Тот документ сыграл свою роль в обеспечении стратегической обороны страны. Да и сэкономил нам не один миллион рублей при разработке и строительстве ударных подводных ракетоносцев.

Я и сам запомнил тот документ. «Феб» обратил на него особое внимание. Сказал, что он был подготовлен американской разведкой.

Выпуская в мировой океан наши подводные корабли, ни их создатели, ни их командиры не знают досконально и точно, на каких курсовых углах, что и как у наших лодок шумит во время похода. Американская военно-морская разведка, имея хорошую измерительную аппаратуру, все эти шумы старалась запеленговать. В подготовленном по итогам проведенной работы документе были изложены основные шумовые характеристики советских подлодок. В частности, указывалось, как шумит водяная помпа или какой-то другой узел подводного ракетоносца того или иного типа. Давались соответствующие выкладки, схемы, чертежи.

Для неспециалиста эта информация могла показаться вполне ординарной технической сводкой. Но для экспертов это была бесценная подсказка. Ведь на деле выходило, что в походе за советской лодкой увязывалась американская, и слыша, и видя ее по всему курсу. А командир нашей лодки уверенно вел ее вперед и полагал при этом, что на «хвосте» у него никого нет. Сзади же шел потенциальный противник, готовый в любой момент беспрепятственно нашу лодку уничтожить. И все это происходило благодаря установленным шумам советских ударных ракетоносцев.

Получив американские данные, наши конструкторы и разработчики многие шумы постарались устранить. После этого американские подлодки перестали нас слышать так, как раньше. Это до поры несколько обезопасило наш стратегический подводный флот от возможного превентивного удара. Иначе говоря, если раньше американцы в случае войны могли запустить торпеды и ликвидировать наши ракетоносцы, то данные разведки, то есть сведения, полученные от «Феба», позволили снизить такую опасность. Именно снизить, а не ликвидировать совсем, так как шумность любых, даже самых совершенных подлодок по-прежнему остается для их создателей проблемой номер один.

В те грозные годы середины XX века наш ответ на ядерный вызов США должен был последовать безотлагательно. Ведь «холодная война» была тогда в самом разгаре и в любой момент могла перерасти в войну настоящую. Чтобы уйти от сверхчувствительной американской аппаратуры обнаружения подлодок, наши ученые и конструкторы предложили две революционные технологии. Легкие и прочные титановые корпуса с малой магнитностью — это раз. И жидкометаллические реакторы — это два. Такие реакторы гораздо быстрее набирали мощность и расходовали для пуска минимум энергии.

Шумность новых советских лодок, в частности, АПЛ «Альфа» проекта К-27, была существенно снижена. «Альфу» задумали в конце 50-х. Запустили в начале 60-х. Надо полагать, что свой скромный вклад в тот проект внес и я.