Ник смотрел на Кима с тем недоумением, которое возникает у человека, собравшегося выпить стаканчик виски и обнаружившего там настой шиповника.

— Так и ты — про драку эту? На Тик-Таке? Тьфу ты, глупость какая! Меня уже вконец заманали с этой притчей — и полиция, и из новостей… А теперь — и ты еще… Ну, слушай…

Рассказ Тамагочи о происшедшем был предельно прост. Да и что, в самом деле, можно было поведать интересного про то, как на закате последнего дня месяца Ленивого бога в кофейню «Три шутника» влетел — «с глазами бешеной селедки», по выражению очевидцев, — Тедди Рубинчик и заорал: «Там опять те!!! Бешеные, как эти!!!.. Это ужас, что сейчас будет!!! Ужас, вам говорят!!!»

Выкрикнув свое сообщение, Тедди, сломя голову, нырнул в служебный вход и ретировался через кухонный зал, перевернув по дороге противень с грибной поджаркой.

— Злые языки утверждают, — мрачно заметил Тамагочи, — что при этом Тедди прихватил с собой кус копченого альдебаранского ската и латунную поварешку — историческую реликвию, которой содержатель кофейни старина Санти очень дорожил. Но это — скажу я тебе — просто ложь. Выдумки. Не таков Тедди Рубинчик, чтобы под шумок размениваться на мелочи.

Он неодобрительно вздохнул и добавил сурово:

— Совсем не таков…

Так или иначе, но, сделав свое дело — посеяв в сердцах собравшихся страх и недоумение, — Тедди стремительно покинул место предстоящего действия. Общественность же, тусовавшаяся в «Шутниках», тут же разделилась на тех, кого охватила паника — они устремились по следам Рубинчика, сея в служебных помещениях — кухне и подсобке — страх и разорение, и тех, кто отважился нестройной толпой вывалиться на улицу, чтобы своими глазами узреть происходящее.

В зале остались только двое: хозяин кофейни — невозмутимый, как папа римский, Джузеппе Санти, и столь же невозмутимый — только не такой массивный — Скрипач Нолан. Скрипач сидел в дальнем темноватом углу небольшого зала — сухой, похожий на кузнечика старик с резкими, выразительными чертами узкого худого лица. На лице этом отдельной от него жизнью жили глаза — словно из-под маски усталого мудреца выглядывал на свет божий жадный до жизни, любопытный юнец.

Джузеппе не теряя времени принялся набивать на клавиатуре терминала связи код полиции.

— Черт бы побрал этих сегрегатов! — бормотал он себе под нос, дожидаясь, пока кибердежурный соизволит ответить на вызов. — Оголтелые ребята! Так я и знал, что сегодня что-то затевается — андроиды-то все с утра попрятались куда-то. Словно ветром сдуло!

Андроидов действительно не наблюдалось — ни в самой кофейне, ни окрест. Такое тотальное исчезновение этих незлобивых и услужливых созданий могло говорить опытному наблюдателю только об одном — близится крепкая потасовка между разбушевавшимися представителями вида гомо сапиенс.

Музыкант безмолвствовал, с задумчивым интересом созерцая в окно-витрину разворачивающиеся на улице события. Казалось, его пробирал холод, и это в довольно теплом и уютном малом зале «Трех шутников». Своими длинными пальцами музыканта он обхватил стоявшую перед ним огромную пиалу с иссиня-черным, по его личному рецепту заваренным настоем тридцати трех трав — по одной от каждого из Тридцати Трех Миров, как любил он шутить. Впрочем, никто толком не знал, когда Скрипач Нолан шутит, а когда возвещает святую истину.

Казалось, он ждал чего-то. Чего-то такого, что было неизмеримо значительнее происходившего за пуленепробиваемым стеклом витрины.

А происходило там вот что: в ближний конец улицы — из-за поворота на Цербер-штрассе — вываливались шеренга за шеренгой сегрегаты. Нестройные ряды разношерстной и подогретой разной крепости напитками публики. С виду толпа выглядела хотя и агрессивно настроенной, но все-таки довольно безобидной оравой. Никто не выставлял на всеобщее обозрение ни нунчаков, ни городошных бит, ни велосипедных цепей. Только карманы и отвороты курток топорщились весьма недвусмысленно, да выражение лиц — общее для всех — обещало многое.

Сама по себе толпа была невелика — менее сотни человек. Орава. Орава — вот было ее настоящее имя. Слегка упорядоченная и оснащенная внешними признаками цивильного уличного шествия орава. Но каждый из этой неполной сотни горлопанов пыжился за четверых.

Народ, топтавшийся у «Трех шутников», с растущей опаской наблюдал за движением этой плотной людской массы. По мере приближения к неназванной, но четко намеченной линии бузотеры все меньше себя сдерживали. Над головами демонстрантов колыхались неплохо исполненные, на заказ, плакаты.

Тоже с виду безобидные.

«Нечисть с улиц вон!» — гласили одни. «Гражданские права — гражданам!» — требовали другие. «Род людской — в опасности!» — предупреждали третьи.

Самый придирчивый цензор не нашел бы в этих — визированных, кстати, муниципалитетом — текстовках никакого призыва к насилию. Тем более к насилию над представителями какой-то конкретной социальной группы, населяющей богом хранимый Нью-Чепель.

В самом деле — ну разве место нечисти на улицах приличного города? Правильно — не место, раз уж она нечисть. И разве любой психически нормальный человек станет возражать против того, чтобы гражданскими правами, отвоеванными в нелегкой борьбе, пользовались именно те, кого принято называть гражданами? Тоже правильно — никто не станет. А разве мало опасностей угрожает роду людскому с самых первых мгновений появления его во Вселенной? И разве не достойны внимания те, кто на опасности эти бесстрашно указывает? И тут все верно — и опасностей людям хватает на этом свете, и к предупреждениям прозорливых мудрецов прислушиваться нужно…

Бесспорно, все это так.

Вот только даже самый бестолковый гражданин Большой Колонии прекрасно знал, кого «сеги» именуют «нечистью». Андроидов — кого же еще! И только их. И теми «негражданами», на которых слюнявые либералы и презренные мертволюбы норовили распространить священные права граждан Бэ-Ка, были конечно же они. Именно они — андроиды! И уж точно — той опасностью, что нависла над обосновавшейся под, здешним солнышком частью рода людского, были, разумеется, тоже они — растреклятые андроиды!

Андроиды, андроиды, андроиды…

Всего веку их в Большой Колонии на текущий последний День месяца Ленивого бога было ровно двадцать лет. Именно тогда — два десятилетия (почти целое поколение) назад — концерн «Айзеке энимэйшн» выпустил в мир своего первого серийного «универсального социального работника» — упрощенную и предельно удешевленную модель боевого биоробота времен Империи, приспособленного выполнять функции идеального разнорабочего. Так сказать, «универсального солдата» со снятым вооружением. Как физическим, так и психологическим. Технологическое старье — по правде говоря. Но — старье перспективное.

Замысел был неплох и явно санкционирован кем-то на самых верхах Федерации — во Дворце Директората. Почему бы, в самом деле, не опробовать в тихом углу — вдалеке от излишне чувствительной к гуманитарным проблемам общественности Метрополии новый тип социального института — рабство, основанное на труде рабов, только для этого рабства и созданных? Не угнетенных, не принуждаемых к рабскому труду — нет! Наоборот — только на рабский труд и способных, находящих в нем свое счастье и призвание и ничего, кроме забот по своему жизнеобеспечению, не требующих взамен! Не порабощенных, не изуродованных насилием, нет — сотворенных такими изначально! И — главное — предельно понятливых и универсальных!

Ну и что с того, что предки — там, на Земле, как черт от ладана открещивались от такого пути? Они даже проекты по использованию для черной работы мутантных гуманоидов — «братьев наших меньших», вроде шимпанзе — вынесли за пределы Метрополии и засекретили. И вполне удовлетворяются широким применением специализированных автоматов. Один кибер знает, как ставить клизму больному, другой — куда ее ставить. Вот и чудненько.

Громоздко, конечно, зато допускает массу комбинаций. И главное — никакого намека на насилие ни над личностью, ни над «квазиличностью». Никаких морально-философских проблем.