Ким посмотрел на часы, на пачку баксов и энергично потер глаза. Потом направился в крошечную умывальную комнату и умылся ледяной водой. Втиснулся в нишу-кухоньку, примыкающую к офису, заварил себе крепчайший кофе без сахара и выпил его одним глотком.

Только после этого он смог спокойно вернуться за рабочий стол и взяться за дело.

Сперва он вызвал на экран дисплея ответ на сделанный после визита Орри запрос. Никакого доктора Гаррета в числе лицензированных медиков Нью-Чепеля не значилось.

Зато в самом безнадежном из ящиков письменного стола отыскалась-таки карточка с кодом личного канала связи его доброго приятеля — лейтенанта Ника Стольникова по прозвищу Тамагочи. (Народ — да частенько и сам Ким — произносил Никово прозвище, оканчивая его на «а» — Тамагоча, но Ник как-то отыскал верное написание и часто попрекал собеседников их темнотой.)

Карточка эта уцелела еще со времен самого первого расследования, выпавшего Киму в здешних краях, — смешного дела о подкинутых близнецах. Надо заметить, что код этот Ник мало кому доверял. Памятуя о том, что злоупотреблять оказанным доверием — дело скверное, Ким не тревожил Ника по этому номеру больше двух или трех раз. Теперь снова настала пора воспользоваться своей маленькой привилегией.

Голос Ника был усталым и даже — несмотря на относительно ранний час — походил на голос человека, собравшегося отойти ко сну и неожиданно потревоженного во время исполнения этого маленького обряда. Впрочем, Киму Тамагочи был искренне рад.

— Тут у меня маленький вопрос к тебе, — пояснил после обычных приветствий Агент на Контракте причину своей назойливости. — Не мог бы ты…

— Для тебя, потомок Чингисхана, я все могу. Но только не по телефону и не сейчас. У меня по расписанию прием пищи. А через час — сон. Я, знаешь ли, после ночной смены. Причем всю ночь разнимал сцепившихся придурков в Нижнем. Боюсь, что меня будут мучить кошмары…

— Я думаю, что за час я уложусь со своей проблемой, — торопливо предложил Ким. — Ты где сейчас? Я тебя до дому подброшу — по дороге и поговорим… Дело несложное.

Тут Ким мысленно помолился Дин-тан-Лину — Простому Богу Лжи: пусть если уж дело сложное, то хотя бы не слишком.

— Подбросишь, говоришь? Это неплохо…

В голосе Тамагочи послышались отзвуки счастливого озарения.

— Ведь если ты будешь за рулем, то я смогу промочить горло чем-нибудь покрепче «колы»? — предположил он.

— Вот именно, — со всей серьезностью подтвердил Ким. — Так где мне ловить тебя?

— У «Порванной струны». Ты знаешь, где это…

— Ну и занесло же тебя… — заметил Ким, шаря в ящике стола в поисках пультика от своей «пульчинеллы».

— Тут, понимаешь, какой-то обколовшийся лопух приставал к людям. Пришлось зайти. А как раз у меня по расписанию…

— Прием пищи. Понял, — констатировал Ким, со вздохом облегчения вытягивая пультик. — Жди. Буду минут через двадцать.

Три минуты у него ушло на поиски плаща и новой записной книжки. Этот архаичный атрибут — черная записная книжка, новая для каждого нового дела, — почерпнутый им в детстве из очередного детективного романа, почему-то казался ему всегда необходимой деталью для проведения толкового расследования. Во всяком случае, без нее он был, как без рук, хотя и заглядывал в свои записи редко — ввиду их, как правило, малого отношения к делу.

На улице его встретил прохладный ветерок — ветерок то ли ранней весны, то ли начала осени — сезона, вечно царившего на просторах Большой Колонии. Ветерок теребил, норовя окончательно сорвать его дешевенький — в три цвета — постер, украшавший рекламный шит на противоположной стороне улицы.

«Объединимся в вере!» — аршинными буквами гласил плакат. И буквами помельче ненавязчиво предлагал: «Жертвуйте на Храм Единения». Призыв сопровождала трогательная картинка — фигуры человека и андроида, дружески обнявшиеся на фоне предполагаемого к сооружению храма. Поскольку человека от андроида отличить почти невозможно, художник за отсутствием реальных анатомических различий постарался таковые создать. В результате изображение «универсального социального рабочего» было украшено горилльими, чуть не до земли руками, косолапыми нижними конечностями и добродушной, плоскогубой и плосконосой физиономией; изображение выглядело карикатурным и, по существу, оскорбительным. Поперек андроида шла добавленная кем-то позже и второпях надпись по трафарету: «Нечисть с улиц — вон!» Мог ли Ким раньше хотя бы подумать, что этот плакат будет представлять для него какой-то интерес. Он вздохнул и нажал на прикрепленной к брелку панельке кнопку вызова кара.

«Пульчинелла» живо откликнулась на призыв дистанционного пульта — и резво выкатила из-за угла.

Под «дворником» лобового стекла она волокла целый букет штрафных квитанций.

Штрафы за просроченную парковку, за отсутствие стандартного радиоотзыва и за невымытый капот Ким, скрепя сердце, готов был признать справедливыми. Но штраф за нарушение «урбанистической эстетики» он счел прямым оскорблением трудолюбивого и послушного механизма. Мелковатый по размеру кар был вполне симпатичен на вид и, припаркованный у старого здания Ратуши, ничуть не портил его вида. Так, по крайней мере, считал Агент на Контракте.

Предаваясь этим горестным размышлениям, Ким чуть не проехал мимо Тамагочи, машущего руками, как крыльями ветряной мельницы. Хотя, видит бог, не заметить мужика двухметрового роста и с добрую сотню килограммов весом, облаченного к тому же в полицейский мундир, было сложно.

— Ты сегодня задумчив, чингисид… — заметил Ник, не без труда втискиваясь в свободное пространство салона «пульчи», не занятое еще самим Кимом и сумкой с теннисной ракеткой. — Что — подвернулось очередное «убийство в запертой комнате»?

Ким тронул кар с места и тяжело вздохнул. На подколки по поводу своего родства с Темурчином он не обижался. У самого Ника внешность была отмечена — как и у многих русских — всеми признаками ордынского происхождения его далеких предков. Пожалуй, корейские предки Кима оставили даже меньший след на его физиономии.

Ким вытащил из кармана мобильник, перевел его в режим автоответчика — чтоб не мешал — и покосился на приятеля.

— Слушай, Ник, — начал он с постороннего вопроса, чтобы «размочить» разговор. — А почему тебя в городе зовут так странно — Тамагочи? Это что-то японское?

— Угу, — отозвался Ник. — Японское и древнее. По-моему, что-то самурайское. Можно гордиться.

В кармане у него запищали часы. Ник вздохнул:

— Время таблетки пить.

— Желудок? — поинтересовался Ким, покосившись на этикетку на баночке в руках собеседника.

— Профилактика… — вздохнул Тамагочи. — Работа нервная. А у меня — предрасположенность к язве. Итак — зачем тебе дядя Стольников?

— Да пустяки… Тут мне уточнить пару вопросов надо — для клиента, на предмет страховки…

— Скажи мне честно, ученик Шерлока Холмса, — наклонился к нему Ник, — твой клиент не собирается подавать в суд на действия полиции?

— Нет, — уверенно ответил Ким. — Похоже, что с полицией мои клиенты дела иметь не хотят. Ни на этом, ни на том свете.

Он помолчал, глядя в глаза Стольникова, и проникновенным голосом попросил:

— Расскажи мне, Тамагоча, что там у вас в Нижнем городе вышло со Скрипачом такое, что он к врачам загремел, а его сынишка и вовсе исчез куда-то?